Мэри отчаянно старалась держаться, но это происшествие разозлило ее и расстроило настолько сильно, что у нее не получалось бодриться, даже ради детей. Люси вошла в дом, поставила пластинку и поднялась наверх к себе в комнату, чтобы побыть в одиночестве, а Альфи с матерью остались сидеть за кухонным столом, оба в глубокой задумчивости.
– Кто же она все-таки, Альфи? – некоторое время спустя вполголоса спросила Мэри сына, перегнувшись через стол. – Только честно. Как ты думаешь? Немка? Англичанка? – Альфи не успел ничего ответить. – Если она окажется немкой, – продолжала Мэри, – как они все говорят – и как они все надеются, – у нас ее заберут. Ты ведь понимаешь это, Альфи. Мне кажется, они с самого начала этого хотели, не мытьем так катаньем. Сначала преподобный Моррисон заладил, как попугай, что ей самое место в сумасшедшем доме в Бодмине. И многие с ним согласны. Потом мистер Бигли заявил, что ее заберут, если я не отправлю ее в школу. Ну ладно, мы ее отправили, и как они с ней там обращаются? Теперь она, если их послушать, стала немкой. И они заявляют, что ее нужно отправить в какой-то лагерь для вражеских военнопленных или еще куда-то, и все это из-за немецкого имени у нее на одеяле. Никуда они ее не отправят. Ничего у них не выйдет, потому что они никогда не смогут ничего доказать, уж я об этом позаботилась.
– Что ты имеешь в виду, мама?
– Я уже давно это сделала, просто на всякий случай, – призналась Мэри заговорщицким шепотом, склонившись ближе к сыну. – Я всегда подозревала, что такое может случиться. Братец Дэйв известный трепач. Я даже не сомневалась, что он не сможет долго держать язык за зубами, рано или поздно проболтается. Тогда они непременно захотят увидеть одеяло, так ведь? Ну вот, я и спорола с него метку с именем. Все равно она еле держалась. А вы ничего и не заметили, да? И Люси тоже. И чтобы уж наверняка, я проверила, нет ли на ее медвежонке того же имени. И правильно сделала. Там ярлык был. «Штайфф» или как-то так. Не знаю уж, на каком это языке. Но точно не на английском, так ведь? Ну я и этот ярлык тоже срезала. – Мэри была явно довольна своей предусмотрительностью. – И очень вовремя я это сделала. Сегодня, пока вы были в школе, они заявились сюда – преподобный Моррисон, братец Дэйв и еще человек десять, прямо целая делегация – и потребовали показать им одеяло. Ну я и показала, отчего ж не показать? И одеяло, и медведя. Видел бы ты лицо братца Дэйва, Альфи, – со смехом продолжала она. – Говорю тебе, любо-дорого было посмотреть!
– Ну, значит, все в порядке, – отозвался Альфи. – Им не с чего больше думать, что она немка, да?
– Да в том-то и беда, – возразила Мэри. – Они все равно так думают. Люди верят в то, во что хотят верить, Альфи. Они уже вбили себе в головы, что она из фрицев, и все тут. Мистер Бигли рассказывает направо и налево, что она не говорит, потому что ее родной язык – немецкий. Послушать его, так она делает это нарочно, чтобы никто не догадался, что она немка, потому что не хочет, чтобы мы это знали. Это-то меня и тревожит, Альфи, сил моих нет, как тревожит. А вдруг он прав? Я хочу, чтобы она заговорила, очень хочу, но не хочу, чтобы она заговорила на немецком.
– Она англичанка, мама, – сказал Альфи. – Точно англичанка. Она слушает, она понимает, может, и не все, но достаточно. Иногда она кивает и улыбается. Не волнуйся, мама, Люси – англичанка, это уж как пить дать.
– Я тоже об этом думала, – кивнула Мэри. – Она в самом деле понимает, я вижу по ее лицу. Но может, она просто немного ему научилась, английскому я имею в виду. Могла же нахвататься за то время, что у нас живет. Ты ведь все время с ней говоришь, разве нет? А она тебя слушает, и нас тоже слушает. Так что, может, она и понимает по-английски с пятого на десятое. Но говорить-то не говорит.
Тут Люси спустилась вниз, чтобы поставить другую пластинку, и, подойдя к Мэри, устроилась у нее на коленях. Обсуждать эту тему в ее присутствии они больше не могли.
В ту ночь разбушевался шторм. Ни на следующий день, ни через день ни одна лодка не смогла выйти в море – ни рыбацкая, ни школьная, и Альфи с Люси получили столь нужную им передышку. Ветер выл в печных трубах, дождь хлестал в окна, по улицам текли потоки воды, птиц сдувало на лету. Все лодки, стоявшие в Зеленой бухте на приколе, в том числе и «Испаньолу», болтало, швыряло и мотало во все стороны.
Проснувшись поутру в воскресенье, они обнаружили за окнами голубое небо, полное безветрие и штиль. Мэри отправилась в церковь в одиночестве, твердо решив оградить детей от новых нападок, но при этом исполненная ровно такой же решимости не дать себя запугать. Ничто и никто не могло помешать ей пойти в церковь. Она даст им отпор! Когда она вернулась, то какое-то время стояла на пороге в слезах, не в силах выдавить из себя ни слова.
– Что случилось, Мэриму? – спросил жену Джим.
– Джек Броуди, – ответила она. – Он умер.
Четыре дня спустя все островитяне собрались в церкви на похороны. Уиткрофты, как обычно, сидели на своей скамье в одиночестве, пока рядом с ними не опустился доктор Кроу, за что все они были ему очень благодарны. Когда после погребения Мэри подошла к миссис Броуди, чтобы выразить ей соболезнования, та развернулась и, ни слова не говоря, пошла прочь. Потом доктор Кроу проводил Уиткрофтов до дома и некоторое время просидел у них в гостях, слушая граммофон, любимую пластинку Люси, которую она поставила и гоняла снова и снова. Они сидели в молчании, позволяя музыке заполнять их.
Из дневника доктора Кроу, 17 октября 1915 года
Никогда бы не поверил, что люди, обычно добрые и великодушные, учтивые и разумные, за столь короткое время способны стать такими злобными и мстительными, такими черствыми и беспощадными. Кажется, они столь же переменчивы, как и погода. Мир вокруг нас может сегодня быть тихим, спокойным и безмятежным, а назавтра в нем бушуют моря, воют ветра, ходят зловещие тучи. Вот так и люди меняются; оглянуться не успеешь, а добрые и кроткие превратились в злобных и недалеких.
У каждого из нас есть темная сторона. Доктор Джекилл и мистер Хайд
[12] скрываются в каждом из нас. Но никогда прежде мне не доводилось быть свидетелем подобной метаморфозы практически целого сообщества сразу. Я – вместе с другими немногочисленными островитянами, к числу которых относится и миссис Уиткрофт, – открыто выступал против этой войны. За последние месяцы мне пришлось столкнуться с критикой, враждебными выпадами, а подчас и с оскорбительными замечаниями в мой адрес, но все это не идет ни в какое сравнение с тем шквалом нападок и преследований, который обрушился на Уиткрофтов за эти недели.
