Глава четырнадцатая
Смех и слезы
Когда вечером Мэри услышала о том, как мистер Бигли обошелся с Люси и Альфи, она порывалась немедленно ехать на Треско и высказать ему все, что она о нем думает. Но Альфи возразил, что от этого только хуже будет, и Джим его поддержал.
– Пусть Альфи с Люси сами разбираются, Мэриму, – сказал он жене, когда поздно вечером они остались наедине. – Как по мне, они оба способны очень даже неплохо о себе позаботиться. Зря он, конечно, с ними так. Но школа она на то и школа, чтобы мы учились принимать наказания и стоять за себя. Не все же читать и писать, правда?
Но, лежа в постели без сна, Джим в ту ночь много думал и решил, что был неправ. А Мэри права: это было не наказание, а жестокость. Оставлять это так не следовало, и Джим дал себе слово, что потолкует с мистером Бигли при первой же возможности.
Несколько дней спустя, когда Джим отправился на Треско продавать крабов, он случайно наткнулся на мистера Бигли, который ехал по дороге на велосипеде. Джим остановил его и без обиняков высказал в лицо все, что о нем думал, спокойно и вежливо, однако же весьма недвусмысленно.
– По-человечески вас предупреждаю, мистер Бигли, – заявил Джим. – Не цепляйтесь по пустякам к нашей Люси Потеряшке и к нашему Альфи тоже, а не то придется вам иметь дело со мной.
– Это угроза, мистер Уиткрофт? – осведомился Бигли с легкой дрожью в голосе, явно опешив.
– Нет, не угроза. Это обещание, – сказал Джим. – Мой вам совет, мистер Бигли: пускайте в ход пряник почаще, а кнут пореже, если понимаете, о чем я. Ради вашего же собственного блага и блага этих ребятишек, если уж на то пошло.
Никому из домашних об этой встрече Джим рассказывать не стал, однако разговор по душам произвел желаемый эффект. С того дня мистер Бигли, похоже, предпочитал избирать себе жертв из числа других ребят. Люси Потеряшку он все чаще и чаще поручал заботам мисс Найтингейл, и стычек с Альфредом Уиткрофтом у него тоже больше не было.
Мисс Найтингейл, учившая приготовительный класс, чем дальше, тем больше удивлялась неспособности Люси говорить, читать и писать, потому что во всех остальных областях девочка была явно очень смышленой. Она изумительно играла на пианино и рисовала. Невозможно было не заметить, как внимательно она слушала, когда кто-нибудь читал вслух, и с какой предупредительностью и заботой относилась к своим одноклассникам, которые были поголовно на пять-шесть лет ее младше. Их, видимо, нимало не смущали ни ее странное поведение, ни немота. Почему-то все они так и льнули к ней, спорили, чья сейчас очередь сидеть у нее на коленях, ходили за ней хвостиком и требовали, чтобы она играла с ними. Постепенно Люси стала им кем-то вроде молчаливой матери, а мисс Найтингейл нарадоваться не могла на свою неожиданную помощницу, которая без конца завязывала малышам шнурки, осушала слезы и вытирала носы.
Правда, в том, что касалось речи, похвастаться Люси ничем не могла. Как ни выбивалась мисс Найтингейл из сил, девочка упорно отказывалась разговаривать. С письмом, впрочем, дело обстояло заметно лучше. Под чутким руководством мисс Найтингейл Люси, сперва медленно и робко, потом все более и более решительно, начала писать в своей тетрадке слова. Теперь Люси, как и все школьники, ежедневно выходила к доске. И мисс Найтингейл с удовлетворением отмечала, что девочка уже способна изобразить и кое-какие слова подлиннее, хотя писала она по-прежнему очень медленно и с трудом. С каждым днем буквы выходили у нее все лучше и лучше – пусть даже правописание нередко хромало, – часто она соединяла их автоматически, хотя никто не показывал ей, как это делается, что удивляло мисс Найтингейл. Письмо шло у нее более естественно, как будто она постигала его заново, открывая для себя что-то такое, что уже когда-то умела делать, но потом почему-то разучилась.
Люси вовсе не была ни неграмотным ребенком, ни запущенным, ни невоспитанным. Равно как, вопреки утверждениям мистера Бигли, не была она ни сумасшедшей, ни глупой. Если она и отставала в развитии, как он заявил, – а мисс Найтингейл отказывалась в это верить, – значит на то были веские причины, и она была исполнена решимости выяснить, что это за причины.
Подвижки Люси в письме, даже при всех ее трудностях с правописанием, давали мисс Найтингейл основания надеяться, что, если Люси смогла освоить письмо, вполне возможно, скоро сдвинется с места и ее речь. Но прежде всего она полагала, что должна получше узнать эту девочку, подружиться с ней, развеять все ее тревоги, каковы бы они ни были. Именно страх – мисс Найтингейл была в этом убеждена – и лежал в основе всех ее проблем. Надо избавить девочку от страха, завоевав доверие и дружбу, и, возможно, к Люси вновь вернутся и голос, и память.
Так что, вопреки требованиям мистера Бигли, она побуждала Люси при любой возможности садиться за пианино и играть. Гаммы девочка исполняла не слишком хорошо и, подобно большинству ребятишек, которых доводилось обучать мисс Найтингейл, выдающегося прилежания к ним не выказывала. Однако же у Люси был довольно обширный репертуар пьес, которые она знала наизусть и явно любила, и вот их-то она играла с огромным воодушевлением. Слушать ее было для мисс Найтингейл подлинным наслаждением. Ни разу еще она не встречала ребенка, который настолько растворялся бы в музыке. Когда Люси играла, она словно переносилась в совсем иной мир.
Мистер Бигли никогда не упускал случая напомнить мисс Найтингейл, что обучение детей игре на пианино не входит в ее обязанности, что инструмент стоит в зале для того, чтобы играть на нем гимны на собраниях, но она настаивала, что все дети должны иметь возможность заниматься тем, что они любят, поскольку это помогает им обрести уверенность в себе. Невзирая на свой юный возраст, мисс Найтингейл ничуть не боялась мистера Бигли и всегда решительно бросалась на защиту своих подопечных, что страшно его раздражало. Зато дети любили ее и доверяли ей. Для них она успела стать кем-то вроде старшей сестры – доброй и, когда нужно, строгой, но при этом понимающей и терпеливой и всегда готовой за них заступиться.
Она расписывала мистеру Бигли успехи Люси в самых радужных красках, зная, каким несправедливым и придирчивым он бывал к девочке – как и ко всем ребятишкам, у которых не ладилось с учебой или с поведением. Люси Потеряшка, надо полагать, вызывала у него особую неприязнь – неприязнь, которую он ежедневно подтверждал своим отношением к ней, а нередко еще и изливал в школьном журнале – мисс Найтингейл время от времени требовала, чтобы мистер Бигли дал ей почитать журнал, нравилось ему это или нет. Это ведь школьный журнал, а не его личный дневник, заявляла она, и потому она имеет полное право его читать!
Из школьного журнала мистера Бигли
Пятница, 15 октября 1915 года
На перекличке присутствовали тридцать три человека. Отсутствующих двое. У Аманды Берри корь. У Морриса Бриджмена снова грипп. Хотя в данном случае я подозреваю скорее притворство.
Мисс Найтингейл каждый день клянется, что Люси Потеряшка понемногу делает успехи, но я не вижу никаких тому доказательств. Она якобы стала лучше писать, но говорить до сих пор так и не начала, с другими учениками общается крайне редко, да и то посредством некоего подобия жестового языка, в качестве переводчика с которого выступает Альфред Уиткрофт. Эти двое практически везде ходят вместе. Два сапога пара.
