Не думаю, чтобы мама верила в пришельцев; правда, мы никогда не говорили с ней об этом.
А еще это первый раз, когда я покинул район Филадельфии (если считать, как делает большинство, что южное побережье Нью-Джерси также относится к району Филадельфии), и хотя уехать так далеко на север, что мы даже вот-вот покинем страну, – захватывающее событие, оно в то же время и пугающее, особенно потому, что я собираюсь увидеть своего биологического отца, который вроде бы все-таки жив и проживает в Монреале. Отец Макнами связался с ним, о чем я Вам в скором времени расскажу.
Последние несколько дней были поразительными, и мне потребовалось какое-то время, чтобы привести в порядок мысли и представить их Вам в таком виде, который имел бы хоть какой-то смысл.
Когда я вернулся домой в тот вечер после знакомства с Библиодевушкой – с Элизабет, я имею в виду, – отец Макнами молился в гостиной, а не сидел запершись в маминой комнате или в туалете, где его рвало бы, и это был несомненный прогресс.
Он приоткрыл глаз, и тот не был больше крошечной черной снежинкой, а опять начал всасывать окружающее, как китовое дыхало, так что я понял, что буря в его голове улеглась.
– Мне нужен паспорт, – сказал я.
– Что?
– Мне нужен паспорт.
Отец Макнами внимательно посмотрел на меня и спросил:
– Как ты узнал, что мы едем в Монреаль?
– В Монреаль?
– Да, в Монреаль, ко мне на родину.
– Я собираюсь ехать в Оттаву, а не в Монреаль, – сказал я.
– В Оттаву?
– В Оттаву.
– Да нет, ты путаешь, в Монреаль.
– В Оттаву.
Отец Макнами был озадачен.
– Сколько надо времени, чтобы получить паспорт? – спросил я.
– Ты не поверишь… – начал он, затем полез в карман и вытащил два паспорта.
– Это мой паспорт?
– Да, и мой тоже. Помнишь, как мы ходили фотографироваться?
Это было за несколько дней до маминой смерти. Тогда он сказал, что это нужно для церковных учетных книг. Кажется, я что-то там подписывал.
– Почему ты собираешься в Оттаву? – спросил он.
– Почему вы приготовили нам паспорта? – спросил я в ответ.
– Тебе пора познакомиться с отцом. Он живет в Монреале.
– Мой отец погиб смертью мученика, – возразил я. – Его убили куклуксклановцы.
– Это была своего рода успокаивающая колыбельная, которую твоя мама сочинила, чтобы ты не задумывался о том, почему ты растешь без отца. Она оберегала тебя этим притворством. Но твой отец жив. Он согласился встретиться с нами в церкви Святого Иосифа в Монреале у хранящейся там священной реликвии, сердца святого Андре.
– Как это? Почему? Мой отец действительно жив? Вы связались с ним? И там действительно выставлено человеческое сердце?
Из меня сыпались вопросы один другого бессмысленнее.
– Да, сердце брата Андре сохранено и выставлено под стеклом, а отец твой жив. Мы встретимся с ним в этом месте, потому что отец Андре был великий целитель. А ты и твой отец нуждаетесь в исцелении.
Я отнесся к словам отца Макнами с недоверием. Неужели мой отец действительно жив? Если это было так, то почему он не давал о себе знать раньше? С какой стати мама стала бы лгать мне?
Мама никогда не лгала.
Никогда.
Особенно в таких важных вопросах.
Даже маленький человечек в моем желудке был на этот раз на моей стороне. Он не пинал меня и не царапал, а удовлетворенно скрестил руки на груди и устроился на дне моего желудка, как в гамаке. Мы оба знали, что отец Макнами ошибается.
– Объясни мне, Бартоломью, почему ты решил, что едешь в Оттаву, – попросил отец Макнами.
Он пошел в кухню и налил нам по чашке кофе. Я пошел за ним.
– Ну так почему? – спросил он.
Я рассказал ему все, о чем написал Вам, Ричард Гир, в прошлом письме.
Отец Макнами улыбнулся, выслушав теорию Макса о том, что Арни пришелец, и хотя было видно, что он не поверил в это, он не прервал меня и не возразил, что было великодушно с его стороны.
(Умение вежливо выслушать собеседника встречается редко, Вы согласны?)
Я продолжил свой рассказ:
– Подойдя к дому Макса и Элизабет, я обратил внимание на необычный оттенок оконных стекол. Они оклеили их какими-то листами, так что все стекла стали зеркальными и в них нельзя было заглянуть с улицы.
Когда я спросил Макса об окнах, он ответил:
– Защита от долбаных пришельцев.
Открыв дверь, он заорал:
– Элизабет, у нас, блин, гость! Он проверен, так что можешь не прятаться. Доверься, блин, мне!
Мы вошли в гостиную. Там была старая клетчатая тахта с прорехами в обивке, из которых вылезала желтая набивка. Перед тахтой стоял поцарапанный деревянный кофейный столик, под ним лежал плетеный ковер, краски которого давно уже были высосаны пылесосом. Телевизор был очень старый – не плоский современный, а огромный громоздкий куб.
– Оставайся здесь и сядь, – сказал Макс.
Я сел на тахту.
Макс вышел в соседнюю комнату, которая, очевидно, была кухней, потому что я заметил холодильник цвета авокадо. Судя по его виду, он мог быть экспонатом музея канувшего в прошлое кухонного оборудования.
– Элизабет, какого хрена, алё? У нас гость!
До меня донесся шепот.
– Он не долбаный человек в черном. Он, блин, вообще никогда не носит ничего черного. Я уже дважды, блин, пил с ним долбаное пиво! Я спас его от Арни, а раз долбаный Арни – пришелец и хотел похитить Бартоломью, то прикинь сама! С полной уверенностью, блин, можно считать, что Бартоломью – человек. Когда ты, блин, слышала о том, чтобы один долбаный инопланетянин прилетал на долбаную Землю, чтобы похитить другого долбаного инопланетянина? Это полный бред, блин!
В кухне опять зашептались, затем Макс сказал: «На хрен!» – и втащил Элизабет за руку в гостиную. Посадив ее на тахту, он сказал:
– Бартоломью, друг мой, разреши, блин, представить тебе мою сестру Элизабет. Сестра моя, разреши мне, блин, представить тебе моего друга Бартоломью.
Элизабет держала руки на коленях и не отводила от них глаз, спрятав лицо за длинными каштановыми волосами. На ней были красные брюки в обтяжку, бесформенный коричневый свитер и черные ботинки армейского образца.
– Ты встречалась с Бартоломью в своей долбаной библиотеке. Он называет тебя Библио-блин-девушкой.
– Просто Библиодевушкой, – поправил я его с решительностью, внушенной Вами, Ричард Гир. На самом деле это было сплошное притворство.
