бесстыдному
голосу
Лорен Бэколл,
а когда я продолжаю
целовать ее
в щеку и ухо,
она бьет меня снизу
по подбородку
ребром ладони,
тем самым
возвращая меня
снова в реальность и
по ходу дела
сбивая
с моей головы
богартовскую шляпу.
Я осторожно пячусь и поднимаю шляпу.
Горячая волна превращается в тяжелый ком в груди, и внезапно мне становится так хреново, будто я вот-вот сблюю.
– Какие-то проблемы? – спрашивает возникший как из-под земли охранник метрополитена.
У него на верхней губе редкие усики, которые придают ему вид двенадцатилетнего пацана. И вообще, в своей форме, с маленьким серебряным значком, выглядит он как-то смешно. Даже прикольно. Точно ребенок в маскарадном костюме для Хеллоуина.
– Я просто передаю божественное послание, – отвечаю я, напяливая шляпу.
Что ж, я снова фиглярствую, дабы не дать воли своим истинным чувствам, и прекрасно это понимаю, но ничего не могу поделать.
Лорен смотрит на меня, будто на демона ада или Антихриста, и говорит:
– Зачем ты это сделал?
– А что ты ей сделал? – спрашивает охранник, явно стараясь казаться значительным и крутым.
– Я подарил ей крестик на серебряной цепочке и попытался сказать, что люблю ее – Лорен, я действительно люблю тебя, реально люблю, – а затем страстно поцеловал.
Она осторожно скашивает на меня глаза, и ее мокрые губы невольно приоткрываются.
Она ужасно смущена.
Ну, я вроде как тоже смущен, потому что Лорен мне больше нисколечко не нравится, а с поцелуем вообще получился полный облом.
Я знаю, где-то в глубине души ей понравилось целоваться, так как все нормальные девушки-подростки любят целоваться, но у нее в сердце идет тяжелая нравственная борьба: типа, ей это не должно нравиться, она должна подавлять свои инстинкты, как требует ее религиозное воспитание, а вот это-то и снедает ее изнутри.
Возможно, именно так пытаются оправдать свои действия насильники.
Возможно, я теперь стал монстром.
Потому что сейчас я вижу весь ход ее мыслей – это написано у нее на лице.
Да.
Нет.
Да.
Нет.
Да.
Нет.
Нет.
Нет.
Нет.
Я не могу.
Действительно не могу.
Действительно, несомненно, категорически не могу.
Почему ты так со мной поступил?
Почему заставил испытать все эти чувства?
Почему?!
– Мне надо идти, – говорит Лорен, роняет свои религиозные брошюры и убегает.
Я ненавижу себя.
Она в прямом смысле слова убегает.
Блин, я действительно себя ненавижу!
И я не отваживаюсь ее преследовать, в основном потому, что использовал все имеющееся у меня в наличии мужество на попытку поцеловать ее.
Где-то глубоко внутри мне по-прежнему хочется верить, что целоваться все же было очень приятно. Просто замечательно.
Идеально, совсем как у Богги с Бэколл в черно-белом кино.
Даже несмотря на то, что ничего замечательного в этом не было.
Папа любил говорить, что последняя рюмка перед сном, когда уже не надо напрягаться или о чем-то думать и можно позволить себе впасть в бессознательное состояние, самая приятная, независимо от того, что ты пьешь.
Может, Лорен была моей последней рюмкой перед сном.
Ветер разносит религиозные брошюры по тротуару, точно опавшие листья.
– Тебе стоит поработать над тем, как передавать послания, Ромео, – говорит охранник. – А теперь двигай отсюда.
– Есть! – отвечаю я, а затем, вытянувшись в струнку и сурово сдвинув брови, как в карате, по-военному отдаю парню честь. – Вы делаете очень нужное дело, заставляя людей с пушками держаться подальше от метро. Вы реально фантастический охранник.
Он смотрит на меня и кладет руку на прикрепленную к поясу полицейскую дубинку, которую в силу его молодости ему, возможно, дали вместо пистолета. А затем делает страшное лицо, словно жаждет избить меня до полусмерти. Охранник однозначно пытается меня запугать, что даже не смешно, поскольку я все равно собираюсь себя убить. Но я еще не пристрелил Ашера Била, а принять смерть от руки наемного охранника еще хуже, чем от руки тупоголовых кретинов.
– Ладно-ладно, уже иду, – успокаиваю я охранника, и он от меня отвязывается, потому что это для него самый простой выход.
Ну сколько он здесь может получать? Одиннадцать пятьдесят в час?
За такую зарплату наемный охранник в рамках своих служебных обязанностей вряд ли полезет под пули, да и кто его за это осудит?
Я шагаю прочь, чувствуя, что мой рюкзак явно стал легче.
Я отдал все подарки, и вот настало время убить Ашера Била.
Объявляю вечеринку по случаю дня рождения открытой!
Я вполне готов покончить с этой жизнью.
Ведь так прекрасно наконец получить возможность завершить свой жизненный путь.
Это будет мне лучшим подарком на день рождения; я точно знаю.
24
Я открываю свой подарок на день рождения в лесу за домом Ашера Била – чувствую привычную холодную тяжесть «вальтера» в руке – и жду, когда мой объект
[54] вернется домой.
Теперь, после нескольких недель разведки, я знаю, что по четвергам мой объект возвращается домой с тренировок по рестлингу примерно в 17:43, а затем удаляется в свою спальню на первом этаже, где проводит примерно час до обеда.
Объект обычно шарится в Интернете в ожидании кормежки, на время которой он перебазируется на кухню.
