Все это время я делаю вид, будто обладаю телепатическим даром. И я мысленно говорю – а может, просто думаю? – своему объекту: «Не делай этого. Не ходи на работу, которую ненавидишь. Сделай сегодня хоть что-нибудь для души. Покатайся на американских горках. Поплавай голым в океане. Поезжай в аэропорт и купи билет на ближайший рейс, неважно куда, просто для прикола. Или просто раскрути глобус, ткни в него пальцем и отправляйся в то самое место, ведь даже если это посреди океана, ты можешь отправиться туда на лодке. Попробуй экзотическое блюдо какой-нибудь национальной кухни. Останови незнакомку и попроси ее подробно рассказать о своих страхах, тайных надеждах и чаяниях, а потом объясни ей, что тебе не наплевать на нее, так как она тоже человек. Разрисуй тротуар цветными мелками. Закрой глаза, принюхайся и попробуй увидеть мир внутренним взором с помощью обоняния. Попытайся хоть раз выспаться всласть. Позвони старому другу, которого сто лет не видел. Закатай штанины и пройдись по воде. Посмотри иностранный фильм. Покорми белок. Сделай что-нибудь! Хоть самую малость! Потому что с каждым новым решением, с каждым вдохом ты совершаешь революцию. Только не возвращайся в то унылое место, в которое тебе приходится ходить. Докажи мне, что можно быть взрослым и при этом счастливым. Пожалуйста. У нас свободная страна. Тебя никто не может заставить насильно. Ты можешь делать все, что хочешь. Стать тем, кем хочешь. Именно так нам постоянно говорят в школе, но, если ты продолжаешь садиться на этот поезд, чтобы отправиться в место, которое ненавидишь, я начинаю думать, что учителя в школе такие же лжецы, как нацисты, которые говорили евреям, что просто везут их на другую фабрику. Не поступай так с нами. Скажи нам правду. Если взрослая жизнь означает работу, словно в концентрационном лагере, которую ты будешь ненавидеть до самой смерти, развод с мужем – тайным преступником, разочарование в сыне, вечный стресс и неудовлетворение, роман с жалким хлюстом
[21], которого тебе надо представлять героем, тогда как он просто подонок, и это скажет буквально каждый, просто пожав его липкую руку
[22], если все именно так и будет, я хочу знать прямо сейчас. Просто скажи мне. Избавь меня от этой хреновой участи. Пожалуйста».
Пока объект выходит на своей остановке и держит курс на тень небоскребов, я минут десять занимаюсь передачей мыслей на расстоянии, но затем он исчезает в одном из высотных зданий, где на входе стоит охрана, специально обученная не пропускать чудиков вроде меня
[23].
Итак, затем я просто иду в ближайший парк, сажусь на скамейку, а вокруг расхаживают голуби, и я смотрю на облака до тех пор, пока мой рабочий день не заканчивается и не наступает время возвращаться домой в компании других средних тружеников, которые вечером, после рабочего дня, выглядят даже еще более несчастными.
Обратная дорога всегда еще больше усиливает мою депрессию, потому что эти люди вроде бы уже свободны: они закончили работу и возвращаются домой к своим семьям, которые сами выбрали и создали, и тем не менее не кажутся особенно счастливыми.
Интересно, неужели у Линды, когда она возвращается на машине из Нью-Йорка домой, такое же несчастное, окаменевшее, опрокинутое лицо?
Неужели она похожа на мать монстра?
10
Я десятки раз вот так, готовясь к вступлению во взрослую жизнь, проводил день, я шел по пятам множества неприметных людей в деловых костюмах, но заметили меня лишь однажды.
Это была та красивая женщина, которая даже в поезде не стала снимать огромные солнцезащитные очки в духе семидесятых, хотя путь наш лежал в основном под землей. Я заметил, что у нее по щеке размазалась тушь, но женщина все равно была очень красивой. И я почувствовал к ней даже нечто вроде влечения.
Длинные золотистые волосы.
Красная губная помада.
Черные чулки.
Серый в тонкую полоску деловой костюм.
Словом, крутая. Она сидела с таким видом, что никто не посмел ей сказать про тушь на лице. И вообще, она источала скрытую угрозу типа: «Не суйтесь ко мне».
Так или иначе, в тот день женщина эта была самым несчастным человеком во всем поезде. Она явно была не на шутку расстроена, однако недвусмысленно давала понять, что вцепится в рожу любому, кто попробует ей хоть что-нибудь сказать.
Остальные взрослые делали вид, будто ничего не замечают, что было проявлением малодушия с их стороны.
И поскольку она была идеальным объектом, я сошел там же, где она, и последовал за ней.
Помню громкое цоканье ее каблуков по асфальту – каждый шаг, будто выстрел из игрушечного пистолета.
Она стала подниматься по эскалатору, я припустил следом, стараясь не отставать.
Когда мы прошли через турникет, я начал свой обычный сеанс телепатии, говоря (или думая?): «Не делай этого. Не ходи на работу, которую ненавидишь. Лучше займись парашютным спортом. Купи себе по Интернету звезду. Приюти бездомную кошку». И вот так я шел за ней, наверное, с квартал. Она свернула в переулок, но уже на полпути резко развернулась и направила на меня баллончик со слезоточивым газом «мейс».
– Ты кто такой и почему меня преследуешь? – спросила она. – Я испорчу тебе день. Это первоклассная вещь. Запрещенная в Соединенных Штатах. Я нажму на клапан, и ты на много месяцев потеряешь способность видеть. А может, и вообще ослепнешь.
Я не знал, что сказать, а потому просто поднял руки вверх, точь-в-точь как делают преступники в кино, показывая, что сдаются, когда крутой парень типа Богарта наставляет на них пушку и говорит: «Отправляйся на небеса».
Мой жест ее ошарашил, она слегка попятилась, но пускать в ход баллончик не стала.
– Сколько тебе лет? – спросила она.
– Семнадцать, – ответил я.
