– У меня есть превосходный рождественский подарок для Флорентины, – сказал я.
– У тебя? Рождественский подарок?
– Да, для Флорентины.
– А именно? – спросила Гудрун.
– А именно: я лечу с ней на две недели на Кубу.
– Что? Ты летишь? С твоей-то аэрофобией?
– Да. На Кубу. С Флорентиной. На две недели. У меня уже билеты на руках.
Тут возникла пауза, необходимая для просачивания в мозг и соразмерная весу новости.
– Ты не шутишь? – спросила она.
– Я не шучу.
– Безумие, – сказала она.
– Да.
– И когда? Летом?
– Зимой, – ответил я.
– Следующей зимой?
– Этой зимой.
– Что? Сейчас, зимой?
– Да, именно, на каникулы, первые две недели февраля.
– Но каникулы длятся всего одну неделю, – произнесла она тем особым гудруновским жалобным тоном, которого я боялся и который представлял собой как бы первое крупное препятствие для моей подарочной идеи.
– Да, я знаю.
– Гери, как ты себе это представляешь?
– Я представляю себе это так, что она возьмет на одну неделю освобождение от школы.
– Гери, нельзя просто так взять освобождение от школы. Сейчас такие вещи не допускаются. Да и Флорентина не может себе это позволить, с ее-то плохими оценками.
– Придется ей себе это позволить, – настаивал я.
– Почему?
– Потому что билеты на Кубу уже куплены.
– Гери! Как ты можешь так поступать? – жалобно тянула она.
– Мне приходится. Таково было мое непреодолимое желание. И это подарок. Это, вообще-то, даже мой подарок, мой первый настоящий подарок для нее и для меня. Поездка на Кубу с папой.
Не мог же я ей сказать, что мне эта Куба была совершенно безразлична, но что для ее дочери сейчас самое время выпорхнуть из гнезда.
– Хорошо, но ведь не в учебное же время. Это безответственно, я не могу это допустить.
Под этим «безответственно» она, видимо, имела в виду меня лично, но в этом мне уже не переубедить ее в этой жизни.
– Пятнадцать лет ты упрекала меня, что я ничего не делаю для своего ребенка. Теперь я что-то сделал, и ты упрекаешь меня за то, что я сделал, – пошел я в контратаку.
Мое волнение было скорее наигранным, но оно сработало.
– Ах, Гери, – сказала она.
Препятствие было, считай, преодолено.
– А со школой я все улажу, – пообещал я.
– Как ты собираешься это улаживать?
– Я поговорю с ее учительницей.
– У нее много учительниц.
– Поговорю с самыми важными.
– Ах, Гери, – вздохнула она.
Превосходное семейное приключение
Ближе к вечеру мы встретились с Флорентиной в «Трайблозе». Я-то предлагал более подобающее поводу кафе «Моцарт» на Аргентиниерштрассе, но мне не удалось добиться своего. Она хотя и выглядела чрезвычайно помятой и уставшей – будто только что выбралась из контейнера со старым тряпьем, – волосы торчали во все стороны, но лицо было лишь слегка подштукатурено и казалось живее, чем в последний раз, а глаза широко распахнуты, и это означало, что у нее наконец открылись глаза на мир после того, как были преодолены отношения с этим Майком из семейства пасленовых.
– Я окончательно вычеркнула его из своей жизни, – сказала она.
– Как тебе это удалось? – спросил я.
– До меня дошло, что он полный лузер.
Это мне понравилось, и я хотел знать подробности.
– Как это до тебя дошло? – продолжал допытываться я.
– Его бросила Алекса.
– Ага. И потом?
– Ничего потом. Человек, которого бросает даже Алекса, может быть только полным лузером, – заключила она.
О’кей, и хотя это было не особо логичное умозаключение, главное то, что она больше не хочет о нем знать.
Вскоре я перешел к делу, выложил на стол два билета и объявил:
– Веселого Рождества, поездка состоится, твоя мама благословила.
Она вскрикнула так громко, что стаканы чуть не затанцевали пасадобль. Затем она наклонилась ко мне и долго ластилась. Даже прослезилась слегка.
– Надо же, мы и впрямь летим, – бормотала она сама себе и при этом победно сжимала кулаки.
– А как иначе, ведь мы так и договаривались, – небрежно сказал я.
– Да, но я не думала, что ты это всерьез и что правда так будет.
– Дело чести, – сказал я, хотя, признаться, такой вид чести только что открыл.
Так, и тут я очутился перед решающим препятствием на пути своей подарочной идеи века. И осторожно взял разбег.
– Слушай, Флорентина, а ты была бы не против, если бы… если бы мы… если бы мы взяли с собой еще одного человека?
– На Кубу?
– Да.
– Кого?
О’кей, ясно, вопрос был справедливый, все дело ведь, собственно, к нему и сводилось.
– Мануэля, – выдал я.
– Мануэля? Того малыша, который выполняет у тебя свои домашние задания?
В ее зелено-медно-янтарно-желтых глазах активировались крошечные элементы солнечной батареи.
– Да, именно этого Мануэля.
Теперь она ухмыльнулась, но посмотрела на меня как-то весьма испытующе.
– Но почему он должен поехать с нами?
– Ах, просто так, потому что он… действительно славный парень, и потому что он ужасно обрадуется, и потому что это… потому что все наверняка хорошо сложится, потому что мы втроем были бы хорошей командой, – заикался я.
– Ты что, хочешь меня сосватать? – спросила она.
Сосватать? Что за абсурдная мысль, он же еще ребенок, да и она, в принципе, тоже. Так или иначе, мне пришлось тут же включить аварийное торможение, соразмерное пронзительному звонку тревоги, и я сказал:
– Сейчас же и навеки выбрось это из головы.
– Почему? – спросила она, при этом ее кокетливая улыбка показалась мне совсем не детской, а зловеще взрослой и приводящей в бешенство.
– Потому что…
– Ну?
– Потому что он твой брат.
Я не собирался, скорее она вынудила меня, но что делать, теперь это было произнесено.
– Мой – кто?
– Твой брат.
– Мой брат?
– Твой родной брат по отцу.
– Мой родной брат по отцу?
