– Так я наконец смогла отдать немного из того, что получила, – сказала она и откинулась на спинку стула, как будто история была рассказана до конца.
– А потом? – спросил Мануэль.
– Что потом? Потом ничего, – сказала она.
– А остальные пожертвования?
– Остальные пожертвования?
– Да, остальные пожертвования, – повторил Мануэль.
– Ты имеешь в виду… эту анонимную серию?
– Да, еще двенадцать конвертов с деньгами.
– Я читала об этом однажды в самолете. Их что, двенадцать? Надо же, – сказала она.
– Это что же, значит, они не от вас?
Тут она впервые засмеялась. Увидев ее зубы, я неотвратимо подумал о Ребекке. Я и без того думал о ней непрестанно, пока Мануэль задавал важные вопросы.
По крайней мере, до меня стало доходить, что здесь собирается явиться на свет совершенно новая правда, которая, возможно, долго будет занимать как меня, так и Мануэля.
– Дитя мое, да кто же вам сказал такую несусветную глупость? К остальным пожертвованиям я не имею совершенно никакого отношения, – сказала она, отрицательно качая головой.
– Так, я думаю, мы и без того слишком долго злоупотребляли вашим вниманием, – сказал я и дал себе и Мануэлю по толчку, чтобы закончить наш внезапный визит-нападение.
А в качестве вознаграждения за то, что смогли прочитать ее мысли, мы вынесли оттуда два бесплатных билета на премьеру.
– Хочешь пойти с тетей Юлией? – спросил я Мануэля.
– Нет уж, спасибо, лучше ты сходи со своей стоматологиней, – ответил он.
– Или пусть идут Ребекка с тетей Юлией, – пришло мне в голову.
Танцы – не самое интересное для нас.
Глава 18
Суперстар Гери может писать дальше
Главные полуночные аналитики бара Золтана довели развитие последних событий по этому делу до точки.
– Итак, ясно, что есть два разных спонсора, – сказал Хорст.
– Или тринадцать, – заметил Йози.
Это он сказал, естественно, не всерьез, но и никто из нас над этим не посмеялся.
– Вероятно, дело было так: балерина пожертвовала десять тысяч – так, как ты и рассказал, Гери. Потом кто-то прочитал в газете или просто где-то услышал про это и подумал себе: а хорошая мысль, сделаю-ка я то же самое, деньги для меня сейчас вообще не играют роли, так что я создал даже целую серию пожертвований, – предположил Арик.
– Притом что балерина сделала это конкретно для ночлежки. В то время как другой спонсорше, если это была женщина, было все равно, на какое доброе дело жертвовать. Главное, чтоб газетная заметка была твоя, Гери, – сказал Франтишек.
– Не только если это была женщина, но и если мужчина – тоже, – довершил Арик.
– Умник какой, – заметил Хорст.
– То есть то мог быть и старик твоей бывшей, чтобы можно было показать задницу финансовой службе, – сказал Йози.
– Нет, Бертольд Хилле никак не мог быть благотворителем, его мы можем спокойно отсечь, – заявил я.
– Но он единственный, у кого был мотив привлечь к делу тебя, – возразил Йози.
– Единственный, кого мы знаем, – ограничил круг Арик.
– Как бы то ни было, главное, что наш суперстар Гери может и дальше писать, спонсорские деньги потекут и впредь, тогда у нас всегда будет о чем поговорить, а Австрия при этом не понесет никакого убытка, – сказал Франтишек.
– Верно, поэтому следующий круг, по моему мнению, за счет Гери, – предложил Хорст.
Против этого, естественно, никто не возразил.
– Маэстро Золтан, пять раз, пожалуйста, – довершил Йози.
* * *
К счастью, тайна Альмы Кордулы Штейн не увидела света ни в «Новом времени», ни где бы то ни было. София Рамбушек клялась мне в бесконечной благодарности, хотя я, вероятно, был не из тех людей, кто умел хоть что-то извлечь из бесконечной благодарности. Ее интервью, построенное на ложном выводе, потонуло в электронной нирване, благодаря чему она, возможно, избежала преждевременного окончания своей журналистской карьеры. Для «Дня за днем» эта история отныне была слишком незначительной, то есть они обошлись коротким сообщением о том, что хотя на одно из тринадцати тайных пожертвований и был пролит свет благодаря усердию шеф-корреспондентки газеты и было выяснено, кто явился инициатором, но все же главный серийный благодетель по-прежнему разгуливает на воле и в любой момент может настигнуть своим благодеянием кого угодно.
Контакт Мануэля с Квебеком
На четверг, на 19.30 – это время было подтверждено в последний раз, – я был приглашен к Ребекке домой на ужин. Моя главная проблема состояла в том, что шла всего лишь первая половина дня вторника и что я не знал, как мне убить время до вечера четверга, в то время как тяжелые снежные хлопья валились на улице слева сверху направо вниз.
Обычно в одиннадцать часов я с радостью поджидал Мануэля, который всегда привносил в мою одинокую берлогу жизнь, и это даже сильно преуменьшено, поскольку моя берлога в принципе была жива исключительно за счет той жизни, которую привносил сюда Мануэль. Без него бы здесь все стояло более-менее вмертвую, включая время. Например, лишь только я подумал об этом, не прошло и минуты, как я заставил себя быстро подумать о чем-нибудь другом, потому что совсем приуныл без Мануэля. Он не мог сегодня прийти, потому что должен отправиться с тетей Юлией за первыми рождественскими покупками. О’кей, тогда и я без помех предамся мыслям о надвигающихся праздниках. Но и этого я не смог выдержать дольше полуминуты.
Другие в такой ситуации, наверное, с головой погружаются в работу, но я и тут не мог служить образцом – не только потому, что в принципе преклоняюсь перед ней только в случае крайней необходимости. Точно так же было и добрых тридцать лет тому назад во время причастия, которое я не мог принять из-за необходимости опускаться на колени. К тому же мы только накануне сдали наш последний репортаж на разворот о недавно созданном попечительском центре для слепых и слабовидящих детей, и этот репортаж должен был появиться завтра. Не мог же я непрерывно столько работать.
Кстати: Ангелина из «Нового времени» старательно заботилась о том, чтобы я был постоянно занят, каждые пару часов пересылая мне в почту новую порцию имейлов. Поскольку я уже давно туда не заглядывал, теперь я наскоро просмотрел их, не собираясь ни во что вникать и пускаться в обстоятельные ответы. Любопытно, что я наткнулся при этом на сравнительно недавнее сообщение того таинственного знакомого моей матери, которое поначалу показалось мне вырванным из контекста. Сообщение гласило:
«Дорогой господин Плассек, да нет же, само по себе подозрение хотя и делает мне честь, однако я вынужден вас разочаровать, ибо таких больших сбережений я, к сожалению, не скопил. Я всего лишь вышедший на пенсию учитель, который преподавал немецкий язык в частной школе в Квебеке. Да, в 1975 году я немного поспешно, а точнее, очертя голову перебрался в Канаду – это было решение, в которое ваша бесценная матушка внесла не самую малую долю. Она бы никогда не оставила свою семью, и я ценю в ней в том числе и это. Итак, теперь я живу на удалении в 6200 километров и все еще ежедневно читаю новости из дома, что сделал для нас возможным Интернет. Меня переполняет радость, что ваша матушка сохранила меня, по крайней мере, в приятных воспоминаниях. Что же касается вас: пожалуйста, продолжайте писать и помогайте немощным и бедным. Выполняйте вашу миссию как посланник любви к ближнему! Я завидую, что вам дан этот чудесный дар. Ваш преданный читатель из Квебека».
