– Я хотела сделать это с той самой минуты, как увидела тебя, – пробормотала я и поцеловала его снова. На этот раз он ответил на поцелуй, и аромат мяты прикоснулся к моим губам. Теперь всегда они будут связаны для меня в единое целое: запах мяты, летние ночи и это прекрасное лицо. Я боялась дышать, боялась, что все это – только моя фантазия, галлюцинация, которую можно разрушить одним неловким движением.
Ярослав несколько секунд исследовал мои губы своими, медленно, не спеша, но потом он вдруг резко притянул меня к себе и прижал. Его руки оказались куда сильнее, чем можно было подумать, что неудивительно, учитывая то, в какой он прекрасной спортивной форме. Я не смогла бы пошевелиться, если бы захотела, но я не хотела. Его руки были грубыми и требовательными, его хватка была такой сильной, что было даже немного больно, но, боже упаси, я не хотела, чтобы он останавливался. Я подалась вперед, и его губы впились в мои, заставив их приоткрыться, и его язык проник внутрь, жадно завоевывая все пространство. Мне стало трудно дышать, наполовину от страстного, даже яростного поцелуя, а наполовину от того восторга, который наполнил мою кровь. Его дыхание тоже участилось, он закрыл глаза и простонал. Услышав стон, я судорожно вдохнула, и мои руки сами собой проскользнули под его футболку, я почувствовала его тепло под своими ладонями, провела рукою по его груди и простонала в ответ. Мой разум отказывался функционировать, и активной осталась только та самая часть моей личности, что помогла человечеству выжить за миллионы лет эволюции – чистый инстинкт. Если бы Страхов захотел, он мог бы овладеть мною прямо в тех самых кустах около детской площадки. Я бы не сказала ни слова против.
– Зачем ты делаешь это? – спросил Ярослав, намотав мои волосы на свою руку. – Ты хочешь оказаться в моей власти? Из этого не выйдет ничего хорошего.
– Почему? – спросила я, невольно огорчаясь тому, что мы опять говорим, а не целуемся. Сила разговоров сильно переоценена. Сила поцелуя порой может оказаться больше, чем совокупная боевая мощь армии.
– Ты не понимаешь, – вздохнул он. – Ты не поймешь.
– Чего я не пойму? – но Страхов не ответил, он только посмотрел на меня взглядом загнанного зверя и выпустил меня из своих объятий. Сразу стало невыносимо холодно и одиноко.
– Иди, Василиса. Иди к своему мальчику. – Он снова поменялся, он постоянно менялся, и я никак не могла к этому привыкнуть.
– Я не хочу к своему мальчику. Хочу быть с тобой, – прошептала я.
– Ты даже не понимаешь, что это значит – быть со мной, – разозлился Ярослав. – Ты совсем не знаешь меня.
– Так дай мне тебя узнать, – взмолилась я. На этот раз он долго молчал. Страхов больше не трогал меня, напротив, он стоял и держал на весу свою левую руку, словно умоляя меня не подходить. Наконец он поднял свой взгляд на меня, и я увидела, что в его глазах снова появилась сталь.
– До завтра, Василиса, – сказал он тихо, но тоном, не допускающим возражений. Я стояла, не шевелясь, зная прекрасно, что на этот раз мне его не остановить. Черт его знает, что происходит у него в голове и какие сомнения его терзают. Страхов развернулся и быстрым шагом пошел к улице. Через несколько секунд его фигура исчезла за поворотом, он не обернулся и не посмотрел на меня, так и оставив стоять посреди двора. Прошло не менее пяти минут, прежде чем я пришла в себя и вернула себе ориентацию во времени и пространстве. Пространство – третья планета от солнца, Садовое кольцо. Время – почти три часа ночи. Он сказал «до завтра», но не сказал, где и как мы должны встретиться. Что, если он больше никогда не придет? Что я буду делать тогда?
Я вернулась домой в состоянии, назвать которое нормальным было бы крайне затруднительно. Пашка спал, громко вздыхая во сне. Мой приход не разбудил его. Я сидела на табуретке и смотрела на его безмятежное лицо, думала о том, как дорожу им на самом деле. Это совершенно нормально – дорожить человеком, которого ты не любишь, как мужчину. Я не любила его, но хорошо знала. Кто он, откуда родом – из Иркутска. Я знала его маму и двоюродную сестру, которая тоже хотела поступить в наш университет, но не прошла по баллам и уехала обратно. Я знаю, что Пашка любит и во что верит. Я знаю, что он ни за что не одобрит агрессивного и вызывающего стиля, в котором была написана моя статья о музыкантах. А еще я знала, что ни один из его поцелуев никогда не заставлял меня пережить то, что я пережила несколько минут назад.
Стараясь не шуметь, я осторожно открыла ящик, где покоился с миром мой мобильник, достала его и вышла на кухню. Там, в тишине, нарушаемой только журчащей в трубах водой, я включила свой аппарат. Восемь непринятых звонков поступило мне за период моего отсутствия. Пять из них – от Страхова. Я почувствовала, как волна необъяснимого восторга снова заливает меня с головой. Он думал обо мне. Он звонил мне, а не дозвонившись, приехал и ждал меня у моего дома. Ярослав целовал меня так, словно хотел этого уже очень, очень давно. Нет, он не исчезнет. Страхов обязательно вернется.
Я погасила экран смартфона и вернулась в комнату. Раздевшись, я замоталась в мою отдельную простынку. Завтра я поговорю с Пашкой, завтра и подумаю, что мне делать дальше, а пока – я аккуратно положила телефон рядом с собой. Мне было совершенно ясно, что теперь я никогда не выключу его и не буду пытаться исчезнуть, отключиться от той пусть и мучительной, но совершенно необходимой мне связи. Страхов спросил, действительно ли я хочу оказаться в его власти? Странный вопрос, странно сформулированный. Все, что я знала о нем, что было с ним связано, было странным. Но в его власти я уже была – целиком и полностью. Пройдет совсем немного времени, прежде чем это станет ясно и ему самому.
Утром мы с Пашей сидели на кухне и молчали. Перед нами стояли чашки с недопитым кофе, который, конечно же, он сварил. Естественно, на двоих. Пашка рассматривал узор на тумбе наших соседей по коммунальной квартире так, словно никогда раньше не видел ничего подобного.
– Мне ужасно жаль, – пробормотала я, в сотый раз, наверное. – Я бы хотела, чтобы все вышло иначе.
– Мне тоже жаль, – выдавил из себя Пашка и покраснел еще больше.
– Я бы очень, очень хотела остаться друзьями, – продолжила я, но Пашка жестом остановил меня. Он протянул руки и обеими ладонями обхватил чашку. Сделал несколько больших глотков, будто в чашке была вода, а не кофе. Его мысли были далеко, его душа болела, и в этом была виновата я. Как так – счастье одного становится мучением для другого.
– Как давно это началось? – спросил он, отставив чашку.
– Господи, ну зачем это? Какая разница, а? Паш?
– Еще когда ты только на этот дурацкий семинар ходила, верно? Ты уже тогда с ним начала встречаться, да? – Пашка впился в меня осуждающим взглядом. Его раненое сознание рождало картины моего предательства, подпитывая его боль необходимым количеством информации.
– Все не так, Паш. Ничего я не начинала. Мы даже не встречаемся с ним на самом деле.
– Нет? – не поверил мне Пашка. – Но если вы не встречаетесь, тогда зачем все это? Зачем тебе меня бросать, если вы не встречаетесь?
