– Ну как?
– Да подожди ты! Дай человеку прийти в себя.
Поначалу ничего не произошло: реальность не сместилась, третий глаз не открылся, было очень горько и мерзко, несмотря на сахар и изрядное количество воды. Но вкусовые эффекты тут же отступили на второй план перед визионерскими (желтыми и рваными по краям) и странным ощущением чего-то чужеродного и живого, неторопливо пробивающего себе дорогу внутри моего тела. Эта теплая горечь, этот подвижный яд не был ни настойкой, ни феей, ни галлюциногенным веществом, – он был самомостоятельным, мыслящим организмом, со своим мироощущением и миронеприятием. Пока он изумрудным дымом клубился внутри меня, было мгновение, выпавшее из стройного ряда секунд, смазанная вспышка, подготовительный выдох перед полной остановкой дыхания, когда изъяли и тут же водрузили на место фокус, земное притяжение, круговот веществ и мыслей. Ощущение сродни тому, что чувствует человек, спрыгнувший вниз головой с моста и у самого асфальта притянутый обратно эластичной веревкой. Словно вам показали нечто запредельное, даже впустили туда, но сразу же выдернули, не дав осмотреться в зеленой, мутной, вязкой и бесконечно притягательной глубине.
– Это какая-то смертельная встряска, – проговорила я, медленно приходя в себя.
– Восхитительная смерть! – подхватила Улялюм.
– Смертельная тоска, – фыркнула Саша.
– О! Ты на верном пути! – рассмеялась Лора.
– Может, еще рюмашку? – сощурилась Саша.
– Нет, пока достаточно. – Я осторожно прислушивалась к тому, что теперь было внутри меня.
– А в чем, собственно, дело? Зачем тебе Бип? Что-нибудь случилось? – закуривая, спросила Лора. Пальцы у нее были тонкие, слегка желтоватые, с коротко остриженными ногтями.
– Что случилось?
– Ну да, что случилось?
– Абсента больше не нужно, – хихикнула Улялюм.
– Да нет, все в порядке. Я просто... прислушиваюсь. – Я не была пьяна, скорее наоборот – с головокружительной быстрой трезвела, размагничивалась, развинчивалась, словом, что-то теряла, без малейших сожалений об утраченном.
– А я и так знаю, что произошло. Наверняка что-нибудь с Чио, – хмыкнула Саша.
– Да, ты угадала.
– Что, опять истерика? – спросила желтощекая Улялюм.
Я промолчала.
– Ты одна приехала?
– Нет. Там Лева, на улице...
– А что же он не зашел? – весело прищурившись, спросила Лора сквозь сизую пелену дыма.
– Он... – Черт, что бы такое соврать?
– Он боится, – отозвалась Саш, не отрывая взгляда от сцены.
– Тебя, что ли? – ухмыльнулась Улялюм.
– Меня.
– Но ведь... Тим говорил... Сюда, кажется, мужчин не пускают, – брякнула я.
Все переглянулись, даже в стеклянном взгляде безмолвной Жабы промелькнуло подобие мысли, и дружно расхохотались. Я почувствовала, что густо краснею.
– Нет, Саш, они точно тебя боятся! – утирая слезы, всхлипывала Улялюм. И, обернувшись ко мне, продолжила: – Сюда пускают кого угодно. Другое дело, что таким, как Тим, здесь ловить нечего.
– Стал меня кадрить. Меня! – возмутилась Саш, поглаживая нарисованные усики.
– Была драка. Точнее, Саша махала руками и орала благим матом.
– Да, было жарко, – гордо подтвердила та.
– А Лева, значит, на стреме? – прищурилась Лора.
– Что-то вроде.
Ну, попадись мне этот Тим! Хорошенькие шуточки!
– Ха! Смотрите-ка, Крюгерша опять за свое! – весело крикнула Саша.
– Крюгерша – это вон та костлявая старушенция у барной стойки, которая так неистово прижимается к девушке в черном платье, – шепнула мне Лора.
– Крюгерша! Крюгерша! – надрывалась Саша.
Тощая, с трупными пятнами косметики на дряхлом лице, унизанная кольцами, обвитая цепочками и браслетами Крюгерша сняла цепкие щупальца с плеча своей юной спутницы и пугливо завертела черепом.
– Ай-ай-ай! Крюгерша, это что ж такое? Ты опять за свое? Растляешь малолетних? Ты разве не видишь, что девочка впервые в таком заведении? Ты что, старая кляча, совсем с катушек слетела?
Крюгерша, наведя резкость, поморщилась и умостила когтистую лапу на прежнее место.
– Паучиха! – крикнула Саша.
– Женщина, влюбленная в другую, – самое безумное на свете существо, – лукаво сверкнув глазами, сказала Лора.
Словно в ответ на мои темные мысли, погас свет. От барной стойки отделился светящийся ореол и стал медленно продвигаться в нашу сторону.
– А вот и Бип, – сказала Саша.
Действительно: в сопровождении толстушки с мушкой (слава богу, без Були), он с торжественной миной, выступая, как павлин в райских кущах, нес огромный круглый торт со свечами.
– С днем рожденья тебя, с днем рожденья тебя, – запел Бип, и весь зал дружно подхватил:
– С днем рожденья, дорогая Соня, днем рожденья тебя...
Соня, казалось, была удивлена не меньше моего (а я всему в тот вечер удивлялась). Ее круглое, подсвеченное лимонным светом лицо было почти симпатичным, когда она, зажмурившись, загадывала желание и задувала свечи. Вспыхнул свет, и под гром аплодисментов Бип сначала расцеловал ее в обе щеки, а затем как следует оттягал за уши (двадцать три раза).
Вечер разгорался с каждой минутой все ярче. Смех, свет, музыка вращались по залу, образовывая по углам теплые водовороты. Все было желто, кругло, мило. Я разрезала торт, я беспардонно вклинивалась в разговоры, я целовалась с Жабой, с Саш, с рыдающей от избытка чувств Улялюм, даже с Булей, который оказался блестящим собеседником и существом тонкой душевной организации. А потом передо мной вырос недовольный Бип и грубо разогнал веселую дымку:
– Ты что здесь делаешь?
Я схватилась за голову, вспомнив о бедной Чио, и, жутко робея, спотыкаясь и оправдываясь, поведала ему о черной птице. Мои непричесанные речи, казалось, совсем его не удивили. Закончив свою жутковатую повесть, я неожиданно для самой себя расхохоталась.
– Ты пила?
– Да. А что? Здесь все пьют.
– Что ты пила?
– Да так... .
– Что ты пила?
– Ну, абсент я пила, незачем так орать! Ты не представляешь, что это за чудо!
– Почему же, очень даже представляю. Больше ты его пить не будешь.
– Но почему? У меня совершенно не болит голова, впервые за столько месяцев!
– Это иллюзия, дымка, выкрутасы зеленой феи. Голова у тебя болит.
– Да что ты вообще знаешь о головной боли? Я хочу еще, и буду пить все, что мне захочется и...
– Черных птиц захотелось?
