– Почему? Скачет по работам, на контакт не идет, к карьере равнодушна, к деньгам – тоже. Ее бросает из программеров в тестеры, из тестеров в программеры, потом из программеров несет в вэб-дизайнеры... Она виляет, как сдутое колесо. О чем спорить? Это помешанная, тут и к бабке не ходи.
– Ты ничего не сказал по поводу книги.
– Да, тут ты прав. Глухой номер.
– А что говорит ее, то есть твой, дядя?
– Не пори ерунды! Сунься я с расспросами, он мигом все просечет. Он дядька не промах.
– Они вдвоем живут?
– Нет. Есть еще Тим и Чио.
– Чио – это такая девушка, похожая на волан?
– Гм... даже и не знаю, что тебе ответить. Там есть еще Лева, но на волан он похож меньше всего. И является время от времени некий Черныш, то ли юрист, то ли врач, то ли просто друг семьи...
– Что за птица?
– Дрозд.
– Ладно, ты говоришь, твой дядя – человек состоятельный...
– Ничего подобного я не говорил.
– А чем он занимается?
– Ничем. Живет в свое удовольствие.
– А деньги на удовольствия у него откуда?
– Не знаю. В молодости он был то ли шутом, то ли поваром. В общем, человек с артистической жилкой, как и вся наша семья.
– И теперь он прожигает жизнь на скудную пенсию шута?
– Может, он откладывал на черный день.
– Как и вся ваша семья. Кстати, давно хотел спросить: как получилось, что он карлик? У вас в семье, кажется, все очень рослые.
– Он был слабенький с детства, и как-то раз неудачно упал. В результате – перелом шейки левого бедра и эффектная внешность на всю жизнь. Что же касается Жужи...
– Да, почему она увольняется?
– Кто знает? Чужая душа – потемки, как сказал поэт. Тем более, когда крыша поехала...
– Но она ведь как-то аргументировала это дело своим работодателям?
– О да. Стандартный набор и явно не из ее лексикона. Все эти «перспективы» и «новые горизонты» явно притянуты за уши. И вот еще что. Мне тут звонили... Из номера четвертого и пятого. Какие-то типы... Я дал им твой телефон.
– А что им нужно?
– Не знаю. Что-то темнят... может, надеются получить с тебя возмещение морального ущерба.
– Не дождутся, – ухмыльнулся я.
– Ну, а я так точно нуждаюсь в возмещении, – расплылся в улыбочке он.
– Улитка, уймись! Я же давал тебе на «непредвиденные расходы», и даже сверх того! А ты и потратился только на капуччино. И то, зная тебя... Не удивлюсь, если платила девушка.
– За кого ты меня принимаешь? – наигранное возмущение. – Обе кружки за счет заведения! Хозяин у меня в долгу. И вообще, непредвиденные расходы моральной стороны вопроса не касаются. Моральный ущерб – совсем другая петрушка. Копаться в грязном белье – удовольствие на любителя. Организм мой истощен.
Вздохнув, я полез за кошельком. Иллюзия собственной чистоты – дорогое удовольствие.
Номер пятый не замедлил объявиться. Светало. Очумело горланила какая-то птица за окном. Я посмотрел на часы – пять утра. Мобильный с неизвестным номером на экране угрожающе вибрировал и тыкался в подушку. Я почему-то сразу решил – номер пятый.
– Вы, собственно, кто? – без экивоков приступил он.
– А вы, собственно, кто? – Мне тоже палец в рот не клади, особенно на рассвете.
Пыхтение, обиженный выдох. Назвал свою фамилию.
– Бизе – как композитор?
– Безе – как белки с сахаром.
– Как поэтично. Вы француз?
– Я украинец. Вас это смущает?
– Нет, с чего бы вдруг?
Помолчали.
– Вы знаете, который час? – не вытерпел я.
– Не в том дело.
– А в чем?
Что за псих? – мелькнуло на задворках сознания. Птица продолжала горланить.
– А в том, что на днях один субъект звонил ко мне на работу – студия «Кролик и Ко» – по поводу Жужи... Он дал мне ваш телефон, как заинтересованного лица. Вы ведь Евгений?
– Допустим, я.
– Тогда, возвращаясь к первому вопросу...
– К первому? А, ну да... Я Жужин друг... в некотором смысле... то есть, можно сказать, хороший знакомый... по работе.
– И что же, хороший знакомый, вы на всех сотрудников заводите личное дело?
– Н-нет.
– Вы этим по долгу службы занимаетесь или, так сказать, по велению души?
– По велению... То есть...
– Ясно. А скажите, сколько она у вас работает?
– Около месяца.
– Ага... Ну что ж, пора.
– Что «ага» и что «пора»? – Я поднялся, с силой захлопнул окно, оборвав адские птичьи трели на самой высокой ноте.
Другая пташка тем временем продолжала:
– Ничего. Вы, главное, не нервничайте.
– Я вас не понимаю... Зачем вы вообще звонили?
Оба мы психи, – мелькнуло на задворках сознания еще раз.
– А вам и не нужно понимать. Всего хорошего, хороший вы мой.
– Постойте, мне о многом нужно вас спросить. Это очень важно. Вы хорошо знаете Жужу? Не могли бы мы...
– Не могли бы. И вот еще что: на этот номер не звоните. Это не мой телефон... Все. Мне нечего больше вам сказать.
Короткие гудки. Я, конечно, сунулся по запретному номеру. Голос на том конце был сонный, злой и женский: «Нет. Здесь не живет. Выясняйте сами» – и снова гудки.
Номер четвертый заявил о себе в тот же день. Он долго и занудливо здоровался, рассыпался в извинениях и юлил, прежде чем перейти к делу. Меня не покидало ощущение, что он выдолбил в моей голове небольшое отверстие и вкрадчиво затащил туда свои влажные ворсистые телеса. Еще разговаривая с ним по телефону, я не мог отделаться от брезгливого чувства, будто говорю не с человеком, а с каким-то червяком, скользким кольчатым слизнем. Его блеющий голос старой беззубой козы, его мягкая, как размякшая в кармане конфета, повадка невероятно раздражали, и если бы меня попросили в двух словах охарактеризовать этого человека, я бы, не задумываясь, сказал: студенистый, блеющий червяк. Он сам задавал вопросы (блея и вихляя кольцами), выклянчил у меня встречу и горячо распрощался. Ощущение гадливости не покидало меня до самого вечера и еще усилилось, когда я в назначенное время оказался в пропитом, кошатиной отдающем баре на набережной. Через некоторое время явился он, и гадливость уже не знала предела. Его звали Кихленко-Гримасов – одно это двойное недоразумение вместо фамилии чего стоит! Имени не помню. Я почему-то сразу нарек его Кюхлей, хотя первоисточник ничем такого мерзкого сравнения не заслужил.
