Она пыталась понять его. Придумала себе, что Гасан ее лупит, чтобы получить моральное оправдание своим гулькам: «У меня плохая жена, я с ней поругался, и поэтому я ушел отдохнуть». Или по-другому: «Жена меня раздражает за то, что она жена, я перед ней в долгу, ибо брак – это долг, оковы, и это меня бесит». Надин ходила в библиотеку, читала умные книжки про садизм, про психологию жертвы…
– Что с ним происходит, я не могу понять, – она нам сказала. – Я бы хотела поговорить с нашим психологом, но мне стыдно.
– Тебе какая разница? Тебе что, интересно, по одной тебя причине бьет или по другой? Если бьет, надо сматываться, что тут выдумывать?
Нам было лет по девятнадцать, но и тогда эта простая вещь нам была очевидна. Если тебе плохо – беги. Место, где над тобой издеваются, – не твой дом, люди, которые тебя унижают, – не твоя семья. Твой дом и твоя семья там, где тебя любят. Курсивом, что ли, это выделить?.. Не знаю даже… Нет, выделять не буду. Все мысли кажутся умными, когда дело касается чужой проблемы. Нас разозлило просто, почему Надин все еще держится за своего садиста?
Молодую веселую обаятельную женщину затюкали до такой степени, что она во всем искала свою вину. Сама виновата – отца не послушала. Сама виновата – нарушила закон. Сама виновата – поддалась на уговоры. То есть проявила слабость, нетвердость, и за это получай. Гасана же она, наоборот, пыталась оправдать.
– Это болезнь… – убеждала нас и себя Надин, – у него просто такая болезнь.
– Какая разница? Тебе какая разница? Тебе спасаться надо!
– Да, я сама понимаю… Но странно, он меня никогда не душил, не резал, не бил по лицу, чтобы не видно было. Всегда сидит спокойно ждет, пока сын уснет. И не орет никогда, чтобы соседи не слышали. И я терплю молча…
– Он контролирует себя! Ты видишь? Выгони его, это вообще твоя комната…
– Я каждый раз так думала. А он потом приходит, через пару дней. И снова на колени, и рыдает, умоляет простить, говорит, что страдает, что сам не понимает, что это такое. Некоторое время мы живем спокойно, и как будто он совершенно другой человек. Каждый раз обещает, что больше пальцем никогда не тронет, плачет, говорит, что без меня и без Хасанчика умрет…
Так продолжалось целый год. Потом слез стало меньше, он просто бил жену и уходил к шалавам, как будто для секса на стороне ему требовалось зафиксировать свою ненависть к жене. Надин, в синяках и в слезах, оставалась одна, с малышом, ходила на работу как ни в чем не бывало, шутила там, кофе варила декану, а по вечерам ставила себе кассету со свадьбой.
– Тебе ее надо на оцифровку отдать, – говорили мы, – а то затрется совсем…
– У меня есть копия… – улыбалась Надин и снова по своей привычке махала рукой. – Девчонки! Как хорошо, что вы зашли! Я была в отчаянии! Я не знаю, что мне делать. Без Гасана мы не проживем.
– Да ладно… – усмехались мы.
– Нет, нет, нет, – мотала она головой, – сына я одна не прокормлю. Яблоки, гранаты, мандарины, мясо – все дорого, а у меня зарплата маленькая. Я хотела устроиться в ночную пекарню, хотя бы сутки через трое подработать… Но с кем я оставлю Хасанчика? На ночь? А самое смешное, все думают, что у меня есть деньги. Муж торгует, вся в золоте, значит, есть деньги. Нам на факультет заочники-студенты привезли колбасу копченую, очень хорошую, за полцены, прямо с завода. Все преподаватели берут, на меня смотрят: «Отличная колбаса, Надин, ты сколько возьмешь?..» А я не могу, я уже вся в долгах…
При чем тут колбаса, при чем тут фрукты, мы не поняли. Нам было мало лет, мы не могли понять все эти тонкости замужнего положения. К тому же мы выросли без гранатов, на Новый год получали три мандарина в кульке. Капуста, морковка, картошка – из этого состоял наш рацион. И еще синие куры, синие куры в лапшу. Колбаса копченая? Что это вообще за дичь? О чем она нам говорит?
– Девчонки, вы не понимаете, – вздохнула Надин. – Женщине, настоящей жене, неприлично жаловаться на мужа. Вот это я сейчас плохо сделала. Вышла замуж – терпи, живи той жизнью, которая есть, не смей желать другую, такие у нас правила, вы просто этого не понимаете…
Мы с подружкой после ее слов начинали дергаться, страшно хотелось к себе, чтобы в кровать лечь и представлять, что нам это от недосыпа показалось.
– Все у тебя прям так вообще принципиально… На мантры похоже…
– Ага, только страшно, что когда-нибудь он двинет сильнее или попадет куда-нибудь в висок. Сколько случаев было, ударился человек виском…
Однажды Надин не вытерпела, и сын проснулся от ее крика. Ребенок встал в кроватке и увидел весь этот кошмар. Он испугался, заревел, его не могли успокоить, когда отец к нему приближался, он орал еще громче. После этого Гасан снова встал на колени, сказал: «Клянусь здоровьем Хасанчика, больше тебя не ударю». Утром он снова ушел из дома, ушел на работу и не вернулся, как часто бывало, не оставив денег. Вот тогда она и прибегала к нам занимать, тогда мы и нашли его на рынке с яблоками.
С деньгами помогал ее отец, он молча присылал, она благодарила. Отец знал, что с деньгами у зятя не очень. Надин рассказывала, что он никак не может наладить бизнес. Вечно у него были какие-то проблемы: то картошка дешевела, пока он вез ее из колхоза, то помидоры не ушли, гниют, он ставит минимальную цену… У Гасана не было склада, машины, прилавка, он все брал в аренду. По сути дела, это был мелкий торгашонок, но вы бы видели, с каким достоинством он вытаскивал деньги из кошелька, расплачиваясь с людьми. Такую морду умеют делать только мальчики, которым ставят золотые коронки на молочный зуб.
У своих родителей Надин была только раз, приезжала в отпуск с новорожденным ребенком. Папа смягчился, увидев внука. Конечно, этот уважаемый учитель, маленький остроносый человек, похожий на обиженную птицу, был рад видеть дочку. Когда она уехала, он снова начал писать ей письма.
Надин сто раз хотела рассказать отцу, что происходит у нее в семье. Сто раз она мысленно писала ему и видела эти буквы, выводила их мысленно своим аккуратным круглым почерком: «Папа! Забери нас с Хасанчиком!» Но вместо этого она сообщала отцу, что у нее все хорошо, сын растет, Гасан работает, на факультете к ней относятся прекрасно… Когда отец написал, что приедет в гости, она сначала не могла поверить, переспросила у матери, а потом решила, что вот, когда он приедет, тогда она бросится в ноги…
Она и нам заранее хвалилась: «Папа едет, папа скоро приедет… Нужна хорошая раскладушка, у кого есть хорошая, ко мне едет папа». Подарки покупала сестрам и маме, купила им какие-то кошмарные платья, яркие, пестрые, на подплечниках по тогдашней моде.
Папа приехал. Был сдержан. Возился с внуком, это был его первый внук. Конечно, с порога кидаться на него со слезами Надин не стала. Сначала нужно было встретить, накормить, устроить. И без ее жалоб отец догадался, что дочь у него несчастная. По глазам, глаза были грустные. И к тому же сын, маленький, сдал ее тут же. Он, играя, ударил ее кулачком. Дед сказал: «А-я-яй! Нельзя маму бить. Это кто же тебя научил, маму бить?» «Папа», – ответил малыш. Надин засмеялась, отвернулась к столу, что-то там копошилась с посудой. Отец молчал. Он слышал от людей, от земляков, которые видели Гасана, что в семье у него не все в порядке. Он мог поговорить об этом, но молчал.
