– Все то, что вы рассказали, Матильда, мы постараемся передать Вальтеру Эйгеру. Но тоже не сразу. На этом, пожалуй, все…
Марек еле заметно подался вперед. Анна подняла руку.
– Я сказала: все. Госпоже Шапталь незачем рисковать. Наша гостья имеет право спокойно спать по ночам и не проверять наличие слежки каждое утро.
Кто здесь главный, Мод поняла после первых же слов. Не удивилась, вспомнив бьющегося в конвульсиях тарантула – и деревянный костыль под мышкой. Сероглазая выкована из железа.
– Слежку я проверять научусь, – улыбнулась эксперт Шапталь. – А вот спать по ночам спокойно не смогу, и не только из-за Вероники Оршич. Считайте, что теперь это и мое дело.
Анна и Марек переглянулись.
– Решили заняться нелегальной работой? – хозяйка вздернула светлые брови. – Знаете, какая вас ждет перспектива? Имя в картотеке, агентурная кличка, личный номер – и приказы, которые приходят, как правило, после полуночи. Живите нормальной жизнью, Матильда, она у вас очень интересная. Я бы сама с удовольствием ловила жуликов, ворующих картины. Выпотрошить такого – пять минут дела.
Сказано было так, что девушка внезапно ощутила страх. Не за себя – за Петера Ульриха Вандаля.
«Выпотрошить…»
– Меня все равно не оставят в покое. Когда в город входят кирасиры, самое безопасное место – в глубине строя. В политике я не очень разбираюсь, но то, что Франции придется воевать с Гитлером, понимаю. До недавнего времени я, как и все, надеялась на линию Мажино. А потом побывала в Монсальвате. Даже не представляю, что будет, если эта громадина зависнет над землей…
– Мы представляем, – очень спокойно заметил Марек. – Анна! Надо рассказать нашей гостье, что к чему, иначе она начнет свою собственную войну.
Сероглазая царапнула взглядом.
– Это было бы не слишком разумно. Ладно, в самых общих чертах… Вальтер Эйгер руководит организацией, которая называется «Германское сопротивление». Именно с нею сотрудничала Оршич. Проблема в том, что организацию, скорее всего, создали сами нацисты. Это самая настоящая адская кухня, Матильда. Вам будет неприятно услышать, но Вероника Оршич, того не зная, выполняла приказы Генриха Гиммлера.
Марек попытался что-то сказать, но Анна вновь подняла руку.
– Иногда кошку приходится называть кошкой. Кстати, Матильда, если вам случайно встретится двойник господина Альдервейрельда, будьте с ним очень осторожны. Он – офицер СС и фактический глава Германского сопротивления. Не пытайтесь понять, запомните – и все.
Мод поглядела на странного нидерландца, но тот не дрогнул лицом. Просто кивнул.
– Оршич мы постараемся помочь. Монсальват позволяет себе вмешиваться в земные дела, значит и нам нечего церемониться. А вот тут кое-что зависит от вас.
Она поглядела на Марека. Тот понял, подошел ближе, к самому столу.
Наклонился, взглянул в глаза.
– Матильда! Сейчас у вас есть выбор. Самое разумное – отказаться от сотрудничества с Пьером Вандалем, причем публично, с заявлением в прессе. Этим вы сохраните свою репутацию – и сможете избежать целой кучи неприятностей. Не скрою, мы заинтересованы в обратном: чтобы вы работали с Вандалем и дальше. Но портить вам жизнь не хотим. Думайте!
Эксперт Шапталь сложила в уме два и два. «И я, и вы – часть одной очень сложной операции, которая затевается именно ради Гитлера. Но вовсе не для того, чтобы ему помочь».
– Выставка как-то связана с политикой? С нелегальной работой? Пьер Вандаль – иностранный разведчик?
– Вы сами все сказали.
7
Ближе к вечеру, когда взвод отлеживался в сыром сумраке старого елового леса, заговорила артиллерия. Не слишком близко, но очень увесисто. Залпы следовали один за другим, словно там, за лесом неустанно бил тяжелый стальной молот. Кто спал, проснулся. «Дезертиры», не сговариваясь, сгрудились возле одного из деревьев.
– Интересно, чья, – негромко проговорил кто-то.
Его тут же поправили:
– Главное – кого.
Лонжа сразу понял – гаубицы. Значит, неизвестного «кого-то» домолачивают, прежде чем брать в штыки. Кого именно – выбор не слишком велик, едва ли диверсанты притащили с собой тяжелую артиллерию. Если, конечно, не заговорила граница. И у русских, и у поляков могли не выдержать нервы.
В самый разгар стрельбы над еловыми кронами послышался очень знакомый звук. Лонжа даже не стал поднимать головы. Самолет, причем не один. Идут низко, над самым лесом. Кажется, за них взялись очень всерьез.
Все ждали команды, однако ничего не происходило. Унтер-офицер, новый командир взвода, объявил очередной «прием пищи», то ли ужин, то ли завтрак, но костры разводить не позволил. Консервы открыть было нечем, холодное оружие «дезертирам» не полагалось, но по уже заведенной практике ради такого случая нож был выдан во временное пользование – один на всех. Спешить некуда, поход явно откладывался.
Свои трофеи Лонжа скрыл на дне ранца. Не слишком надежно, только прятать больше негде. Оставалось надеяться, что командованию сейчас не до личных обысков.
– Кого-то ждем, – предположил дезертир Митте, без всякого удовольствия глотая скользкое холодное мясо. – Я краем уха услышал, как эти говорили про какую-то пограничную заставу. До нее то ли тридцать километров, то ли сорок. А зачем нам застава? Границу будем переходить?
Лонжа пожал плечами.
– Границу лучше переходить подальше от заставы. Только куда? Там Польша. Весь наш маскарад раскроется сразу.
– А может нас обратно – «Юнкерсами»? – без всякой уверенности предположил Штимме. – Знаешь, Пауль, я уже согласен в «кацет» вернуться. У меня срок – полгода, два месяца оставалось. Дьявол меня тогда дернул! Поманили вольным ветром…
Он отмолчался, понимая, что никаких «Тетушек Ю» не будет. Билет в один конец получили не только «дезертиры», но вся рота. Точнее, роты – в Вайсрутении их забросили никак не меньше трех. Разве что герра гауптамана вытащат, дабы в Берлине отчитался. «Ты еще меня возненавидишь, парень. И будет за что». Но, может, серому служаке только пообещали, невелика шишка, чтобы лишний раз рисковать, посылая самолет через две границы.
– А если мы к полякам перебежим? – не отставал дезертир Митте, перейдя на еле слышный шепот. – Ведь уже понятно, что Гитлер хочет их с русскими стравить. А мы – свидетели! Потом политическое убежище попросим.
Лонжа и сам продумывал этот вариант. Для него самого он подходит, хотя и со скрипом. В Польше наверняка задержат, и надолго. Для него – не для других.
– У тебя семья в Гамбурге осталась?
Ганс Штимме помрачнел и ничего не ответил.
На лес навалилась ночь. Многие вновь легли спать, ловя редкие часы отдыха. Набегались! Гул артиллерии стих, и в сырой тишине стал слышен даже негромкий шепот. Унтер-офицер бодрствовал – мерил широкими шагами маленькую полянку, то и дело поглядывая на светящийся фосфором циферблат наручных часов. Наконец, сразу после полуночи, издалека послышался топот множества ног.
