И если вы осилите весь текст, то полюбите Грузию и пожалеете Россию. Или наоборот…
Автор! Многого не желай.
P. S.
«Уроки» и «Альбом» не раз объединялись под одной обложкой в виде тоже своего рода дубля под названием «Кавказский пленник», претендуя на восприемничество от Пушкина, Лермонтова и Толстого (впервые в Америке в 1990 году).
Теперь в Грузию так просто не попадешь, легче в Штаты. Будто Вано был русский, а Нико – грузин, или наоборот. Мне удалось залететь туда из Берлина в качестве «немца» в 1998 году, а во второй раз лишь через десять лет в качестве «духовного лица», для встречи с патриархом Илией II.
Так случилось, что лишь только в 2008 году я наконец как следует разглядел Арарат («Пропущенный урок»). В январе – из Еревана, с территории коньячного завода. Была ясная морозная погода, и гора была видна, как на этикетке, вполне ее оправдывая. (Впрочем, и в Армении я не был лет десять… и первое, что услышал в аэропорту: «В Тбилиси поедешь? За недорого. У меня “мерседес”!» Толпа бакланов окружила меня, как грузина. Так я понял впервые, что в Тбилиси иначе из Москвы не попадешь.) В декабре 2008-го я летел в Тбилиси через Киев, а обратно через Баку. Я сидел по правому борту и, соответственно, смотрел в иллюминатор на юг, как вдруг увидел снежные горы. Но Кавказский хребет никак не мог там быть! Не сразу до меня дошло, что это опять был Арарат! С высоты птичьего полета я видел из Грузии Турцию, и где-то под брюхом лайнера скрылась Армения. Господи, как все рядом! Кавказ! Какие границы, какие распри! Это одно тело истекает кровью.
Несколько слов о народной жизни
Вроде эпилога
…История вдруг напомнила течение народной песни на неизвестном вам языке: мелодия все менее узнаваема – содержание все более понятно.
Девушка плачет: дуб унесло,
А на дубе – пчелы…
Как она теперь выйдет за пчеловода?!
Зачем переводить с латышского, когда это про Югославию?
Маленький лебедь поранил крыло —
Как он может полететь со всеми?..
Не плачь, лебеденок!
Мы тебя подлечим.
Но и это не с сербо-хорватского, а с армянского.
Пойдем собирать цветочки:
Из десяти я выберу – анемон.
Не иначе как опять о Родине эта финская песня.
А жене скажи-и-и,
Что-о-о в степи-и замерз…
Гулко поплыло родное эхо!
«Как этой по-русскому… замерзел? Вери труднай язык!» – вздох шведа.
Почему тебе грустно?
Отца?.. Да.
Сестру?.. Да.
Землю?? Нет.
А это что – про войну? про захватчиков? Нет, это латыш поет об усопших душах…
Они – вернутся…
Подхватывают литовцы, как бы о том же:
Что с нами случилось вчера??
Потеряли лошадей, деньги, причины…
Потеряли бы всё…
Молодцы! не унывают! Но уж слишком бодро:
Потеряли бы всё,
если бы не девочка…
Лошадь устала, устала девочка —
Вот и была причина выпить!
Это они пьяные возвращаются домой, не доехав до ярмарки.
Боже! почему умер брат?!
Почему умирают лучшие!
Не мучь сирот!..
Опять взвывают древние языки!
Не надо спрашивать меня
О содержании «таллакушаура»!
Никто не знает, что это такое! И вдруг:
I crossed the street,
I had a dream…
И все понятно! Всем: латышу, армянину, финну, русскому, литовцу, еврею… Швед вздыхает с облегчением и радостью: “АВВА” – почти шведская песня.
I had the dream
and song to sing,
Which help me cope
with everything…
Какой там верлибр… Рифма сохраняется в песне. Вот что, оказывается, поют люди на всех языках! Рифму! Именно она – связующа и протяжна.
Не ноют – поют: дайте высказаться!
Прошло четверть века, а песня все как молодая…
Молодость – вот первая большая кровь XX века!
If I would forget
ev’ry mo-o-oment…
А это что еще за протяжность?! До боли родное…
Это финн перевел на английский наши «Подмосковные вечера»!
Все кончается, разумеется, «Катюшей». Поют иностранцы – русские стесняются: разучились петь. Подхватывают лишь из «Трех мушкетеров» имени Боярского:
Пора-пора-порадуемся
на своем веку!
7 ноября 2000-го, на 84-м году Октябрьской революции, именно этот шлягер звучит символически: до конца века и тысячелетия остается менее восьми недель.
Догадайтесь, где такое может происходить? Куда это автора опять занесло?
И эта, всем народам ведомая строка относится напрямую к тому месту, куда занесло автора, где все это в этой последовательности пели.
Мой адрес не дом и не улица,
Мой адрес – Советский Союз…
«Гимн алиментщика», как его прозвали в те забвенные времена, когда и 7 ноября было праздником, и гимн начинался строкою «Союз нерушимый республик свободных…», так что именно незыблемость этой строки и заимпринтингованность вождей ею позволили им воплотить строку в жизнь, развалив Союз и выпустив республики, как птичек, на свободу.
Что ж, если Советский Союз выглядит так на небесах, то я опять никуда не уехал, а то облако, на котором мы сидим, называется по праву Готланд.
И я могу пренебречь неточностью этимологии, что это не земля Бога, а земля готов, ибо сам остров Готланд кажется мне землею, где человек становится богом, а бог человеком, как ветер волною, как облако дождем. Некая подготовка к жизни на небесах здесь, конечно, происходит. Так, прервавшись на строчке “I believe in angels”, я прилег подумать и проснулся, ровно когда барабанщику положено вставать из гроба. Снился мне Юрий Трифонов. Ни с того, надо сказать, ни с сего.
Мы сидели на лавочках напротив друг друга в дальнем углу дачного участка за ветхим деревянным квадратненьким столиком. Стемнело, и зажегся огарок свечи. Стало свежо.
