– Слышите?
– Нет, к сожалению.
ДД припал ухом к траве возле пустой бутылки.
– Наполеон чегой-то опять проигрывает, – сообщил он.
– Это травка говорит…
– Нет, бутылка! А травка: шу-шу-шу да шу-шу-шу…
– Травка всегда тихо говорит.
– Ш-ш-ш! Слышу… Нежно так: ты? я? здесь? да?..
– Стоп! – скомандовал ПП. – Смотри, не вывались в мантру!
– Зачем вы перебиваете! – обиделся ДД.
– Просто хватит, – молвил ПП с великой печалью. – Я кайф не словил.
Как странно они поменялись ролями! ПП вдруг стал белым клоуном, а именно ДД – рыжим. Море было – ковер и арена.
ДД прыгал по ковру, как обезьяна, ловко ловя руками что-то для нас невидимое, то ли бабочку, то ли муху, то ли свою птичку… ПП смотрел на него с ласковой печалью.
– Ловить… – ДД продолжал ловить воздух руками, давясь от смеха. – Кайф… Поймал! – И доктор медленно, по пальчику, разгибал кулачок. – Улетел, улетел! – радовался ДД.
И ловил снова.
– Сме… сме… – с великой скорбью, прикрыв глаза, стонал ПП. – Сме…
– Смех? – вдруг очнулся ДД. – Почему я так смеюсь? – Он все еще продолжал прыскать, как кипящий чайник, который только что выключили.
– Сме… сме…
– Смерть? – догадался ДД и перестал булькать. Но пар еще валил из его носика. – Что с вами, Павел Петрович?
– Сме… сме…
ДД тряс ПП, пытаясь привести в чувство.
– Сметана! – наконец ясно выговорил ПП, пристально взглядывая на ДД. – Доктор, вы чайник.
Наконец и ему удалось рассмеяться: ДД растерянно озирался по сторонам, словно ища чайник, не понимая, как он сюда попал.
– Что вы мне подсунули?!
– Травку, доктор, травку…
– Почему вы меня не предупредили? Это действительно нехорошо, не по-товарищески…
– Иначе бы вы его не словили. Это-то как раз по-товарищески было.
– Почему чайник? – ДД обиделся, как дитя.
– Простите, доктор. Я не в том смысле. Простите, что я вам кайф поломал. Завидно стало. – ПП поднялся: – Пойдемте, доктор. Пиво – тоже человек!
– Никуда я не пойду.
– Народ, лишенный пива… – мрачно изрек ПП.
– Перестаньте пудрить мне мозги!
– Народ, лишенный пива, недостоин звания народа! – закончил мысль ПП.
И они пошли. Дальше на север. Мимо реликтовой рощи. Не глядя на море. Лишенные пива.
Причем ДД каким-то образом по-прежнему сохранял свой профиль, ступая по кромке воды как бы по песочку, а ПП – анфас – грубо хрупал по крупной, раскаленной уже гальке.
Солнце вовсю. У ДД, в профиль, козырек. У ПП – анфас, листик на вздорном его носу.
Практически они молчали. Насколько они вообще способны не раскрывать рта.
– Боюсь, что мы их уже не догоним…
– Ваших коллег? Вам не кажется, что вы их уже перегнали?
– Вы дьявол, Павел Петрович…
– Мне кажется, мы ведь распределили роли. Все идет пока по сценарию: вы – Фауст, я – Мефистофель. Я, между прочим, тоже рабочий день потерял. Вышел порисовать и этюдник забыл.
– Вы же скульптор.
– Скульпторы тоже рисуют. Эскизы.
– Вы собираетесь изваять море?
– Вы очень догадливы, доктор. Именно море я собираюсь. Это моя сокровенная мечта – воздвигнуть памятник морю.
– В каком, интересно, виде?
– В виде коровы.
– ?!
– Вы ведь видели дельфина… Он меня совсем было сбил с толку. Его морской коровой зовут.
– Морская корова – совсем другое существо.
– Это я знаю. Неужели вы могли подумать, что я стану ваять корову, то есть море… то есть корову… сим-во-ли-чески? Я – реалист! Море… в виде дельфина!.. тьфу!!! Так любая бездарь сможет.
– Не понял.
– Еще поймете, – заявил ПП. – Увидите. Лучше бы вам этого не видеть.
– Не понял.
– Это не всякий выдержит.
– Я плохо разбираюсь в искусстве. Я рядовой ученый. Я допускаю, что быть скульптором – это призвание. Но как вы его обнаружили? Как это можно родиться поэтом, живописцем, скрипачом?..
– Люди, лишенные детства… – мрачно сказал ПП.
– Кто?
– Скрипачи, говорю.
– Я про вас говорю. Как вы догадались, что вы именно скульптор?
– А как вы догадались ловить птиц?
– Это не одно и то же. Но я, как ни странно, помню, как все это началось. То есть я не помню даже, мне мама рассказала…
– Родились и поймали птичку?
– Именно! Я еще еле ходил, все играли в песочек, а я все вокруг бочки с водой, к которой время от времени прилетали и пили птички. И догадался так наконец крышку на бочке установить, чтобы крышка захлопнулась, когда птичка на ее край садилась, чтобы попить. И я ее поймал!
– Ну вот. А спрашиваете, как стать скульптором… По сродству души! Это не мое определение, а моего учителя.
– Вы были учеником скульптора? Как в Средние века?
– Браво, доктор! Именно как в Средние, лучшие, доложу вам, наши века… Я ученик Григория Сковороды. Утверждал он, в частности, что человеки несчастны оттого, что не находят себе занятия по сродству души. Поделил он все человечество на три и получил духовенство, воинство и крестьянство. Советовал он присматриваться к младенцу: если тот в хоре подтягивает – в семинарию, если к сабельке тянется – в солдаты, если с червячком забавляется – тогда паши. Найдут все себе занятие по сродству – вот тебе и счастье.
– А мы с вами кто тогда такие?
– Мы-то? Мы – незаконнорожденные.
– …
– Петр Первый издал такой указ: незаконнорожденных записывать в художники. Вы – тоже художник, – милостиво издал свой указ ПП. Это не прозвучало у него убедительно, и он добавил: – В своем роде… Вас жажда еще не замучила? Может, еще сыграем?
ДД ухмыльнулся, более не раздумывая, протянул ему сдачу:
– Да, мы с вами, кажется, нашли занятие по сродству…
– Это не шутки. – ПП, также не раздумывая, принял деньги. – Если бы каждый был занят своим делом, откуда взяться агрессии и депрессии, что, по сути, одно и то же? Вместо бессмысленной борьбы с инакомыслием и алкоголизмом я бы этим занял психиатров – диагностикой призвания. Психиатр выписывал бы рецепт: министру иностранных дел – выстригать ножницами из бумаги драконов или розы, военному министру – выпрямлять старые гвозди и т. д. С сохранением оклада и привилегий. Представляете, как бы они были счастливы? И мы заодно. «Сказка о том, как один мужик двух генералов прокормил» была бы вовсе и не сказка. Прокормил бы! Хотя бы потому, что они бы ему больше не мешали. И главное, мужик этот наладил бы производство пива. И народ бы стал народом.
