Джейк стоял у обочины и наблюдал за уличной сценкой, до того натуральной — прямо готовый документальный сюжет для телевидения. Единственное, что не вписывалось в общую картину, — это сам Джейк. Любой, кто увидел бы его здесь, мог подойти и провести сквозь него рукой. Джейк был здесь призраком. Точная дата, когда он перестал существовать для этого места: 2 февраля 1982 года. К тому времени прошло уже почти два месяца со дня смерти Джонни, и Джейк чувствовал себя таким одиноким и потерянным, что единственное, на что его хватало, — это покупать «Ивнинг ньюс», каждый раз надеясь увидеть там новую информацию о случившемся.
Когда же наконец он наткнулся на кое-что интересное, это было совсем не то, чего он ждал.
Случилось так, что Джейк оказался в городе рано утром. Он купил утреннюю газету в киоске у Пикадилли-Плаза. На первой полосе была статья о двух мужчинах — учителе и старшем медбрате. Суд над ними закончился, и теперь репортерам позволили наконец опубликовать ранее закрытую информацию — например, о том, что учитель с самого Рождества не работал. Теперь, когда присяжные вернулись и огласили свое решение признать подсудимого виновным, было очевидно, что с работы его уволят. Что же до медбрата, то он сам подал в отставку, хотя, судя по тому, как подчеркивалась в статье фраза «по собственному желанию», понятно было, что на работе его заявления ждали, причем давно. На фотографии, сделанной у входа в здание суда, оба мужчины старались спрятать лица. Напрасно тратили силы: газета уже раздобыла снимок из личного архива и опубликовала его на той же полосе: они стоят, взявшись за руки, на пляже, в похожих плавках. Одинаковые стрижки ежиком, одинаковые усы, а под фотографией — подпись: Дэвид Корнер и Филипп Томас. Дэвид и Фил… Подробнее о порнографических записях, обнаруженных в их коллекции, читайте на странице 3.
Джейк стоял под навесом у «Пикадилли-Рекордс» и, развернув газету, читал дальше. По словам инспектора полиции Джона Паскаля, полицейское нападение стало кульминационным завершением удачного сотрудничества между его собственным спецподразделением и олдэмским отделением службы криминальных расследований. Цитата: офицеры полиции обнаружили видеозаписи «невообразимой греховности». Сообщение, вплоть до упрощенного синтаксиса, было шаблонным отчетом о пресс-конференции, но Джейк все равно узнал в нем истинно паскалевские фразочки — нечто подобное он слышал на школьных собраниях и в приходской церкви Колденстолла. Дай Паскалю волю поговорить перед публикой, и он немедленно попытается захватить слушателей в заложники и обратить их к Слову Божьему — с помощью своего собственного слова.
Врезкой к статье в «Ивнинг ньюс» были опубликованы соображения Паскаля о подложных отношениях между двумя мужчинами: об их обмане, который порочит институт христианского брака. И под отдельным заголовком — рассуждения Паскаля о том, насколько это ужасно: позволять гомосексуалисту, признавшемуся в своих наклонностях, формировать сознание детей. В статье подчеркивалось, что на многих из обнаруженных записей разыгрывались сцены явно педофильского толка. Очевидно, Паскаль имел в виду тот самый сюжет, в котором разносчик газет ждет своих рождественских чаевых. Джейк видел всю берлинскую коллекцию Джонни и, пожалуй, да, этот разносчик в самом деле выглядит очень молодо — молодо для мужчины лет двадцати пяти.
Дочитав статью до конца, Джейк бросил газету в урну и даже не стал заходить обратно в квартиру. Он просто прошел два квартала до станции и сел на первый же лондонский поезд.
Все произошло именно так, как обещал Грин. Если Джейк кого-нибудь сдаст, он спасет свою шкуру. Может быть, Грин имел в виду что-то немного другое, но Джейк не стал упускать возможность и все-таки спас свою шкуру. Он даже толком не помнил, что называл Грину имена этих двоих — только теперь сообщение об их суде освежило ему память. Дело в том, что последние два месяца он вообще ни о чем не думал. Сказал своей матери, когда наконец удосужился ей позвонить, что был не в себе. Всю рождественскую неделю продрожал у себя в квартире, умирая от ужаса и отгородившись от внешнего мира до такой степени, что был не в курсе поразительной иронии судьбы: его собственная мать была убеждена, что он мертв.
Тело Джонни бросили у самой деревни Кодденстолла, и, хотя мать ничего не знала о том, что он был другом Джейка, гибель незнакомого мальчика стала отличной пищей для ее воображения. К тому времени, когда Джейк догадался позвонить домой, уже настало лето и он работал в парке аттракционов неподалеку от Пикадилли-Серкус. Одним гигантским прыжком — из манчестерской Пикадилли в лондонскую. Мать плакала так сильно, что едва ли расслышала, как он извинился. Может, надо было слушать ее внимательнее: он говорил с ней еще раз двенадцать, не больше, прежде, чем она умерла в 1993-м.
Джейк сделал шаг в сторону, повернулся спиной к автобусной станции и пошел по направлению к каналу. Никакого плана у него не было, просто хотелось перевести дух и казалось, что лучше всего это получится сделать там, у воды — если, конечно, удастся не обращать внимания на запах. Впрочем, внизу обнаружились кофейные столики на веранде сияюще-чистого современного бара и ослепительные диско-огни стеклянного фронтона в два этажа высотой, безмятежно скользящие по поверхности канала. А сам канал — это просто что-то невероятное. Его подсветили со всех сторон, превратили в городскую достопримечательность. Даже построили симпатичный мостик в японском стиле, чтобы с этой стороны попадать прямиком к новому кафе на той. Было еще довольно рано, но Джейка охватило такое чувство, будто он садится на карусель: так жарко, ярко и шумно было все вокруг. А людей-то сколько, и все по поводу ярмарки нарядились в лучшее.
Джейк осмотрелся по сторонам — влево-вправо, — выбирая, куда пойти для начала: в «Союз», который был тут давно, но, похоже, перенес второе рождение, или сделать ставки на один из новых пабов. Решил попробовать и то, и другое.
Третьим пабом на его пути был «Рембрандт», изменившийся до неузнаваемости. Кирпичные стены снесли, на их место установили стеклянные панели гармошкой. Джейк встал спиной к бару: отсюда была видна Канал-стрит и вдалеке — автобусная станция. Даже «Добрый день» можно было отсюда разглядеть, если наклониться на тридцать градусов. Он пил холодное пиво, слушал «Хэндбэг Хаус» и нельзя сказать, чтобы чувствовал себя как-то неважно. В первый раз за последние минут десять к нему кто-то подвалил.
— Ты один?
Джейк обернулся и увидел перед собой мужчину, который был лет на пять-шесть его моложе. Отличные ухоженные волосы, мягкий ирландский акцент.
— Боюсь, что да, — ответил Джейк.
— По собственному желанию?
Джейк кивнул:
— К сожалению, да.
Мужчина улыбнулся и отошел. Джейк пересел на другое место. Если смотреть между двух колонн, видно кусочек «Доброго дня». Он изменился не так основательно, как «Рембрандт», но над входом висела новая вывеска и на окнах больше не было затемнений. Джейк никак не мог решить, когда будет правильнее туда пойти. Стоит ли дождаться начала выступления? Ведь Леди-Добрый-День наверняка не перестал устраивать свои вечерние дивертисменты.
