JE T'AIME
Экзистенциалистка, которой запретили выезд из страны, потому что застукали на Лейпцигской ярмарке при попытке утащить книгу Симоны де Бовуар, поехала с Марио на Балтийское море. Там один астматик из Зандерсдорфа
[11] навел их на некое лекарство, вполне пригодное для экспериментов по части кайфа. Марио и экзистенциалистка так его и прозвали: «астматическое зелье». Эти колеса запросто, без всякого рецепта, можно было купить в аптеке. После чего оставалось только развести таблетки колой и выпить залпом. Еще зандерсдорфский астматик уверял, что у них в городке работает химкомбинат, способный даже утренний туман окрашивать в желтый цвет. Тут Марио и экзистенциалистка вообще выпали в осадок: колеса, после которых даже туман кажется желтым, — такой кайф как раз то, что им нужно.
Снова вернувшись домой на Лейпцигскую улицу, они немедля приступили к экспериментам с «астматическим зельем». Результат, как говорится, превзошел ожидания.
— Я в полной глюкландии! — восторженно повторял Миха.
Экзистенциалистка блаженно улыбалась и пела ему колыбельные песенки, почему-то называя их «люлибелами». Так продолжалось ровно два часа. После чего пошла абстинентка. Во рту пересохло напрочь. Пить хотелось до смерти, но в холодильнике оказалось пусто. И, как назло, именно в этот день опять отключили воду. Они, впрочем, могли бы и раньше это заметить, когда после первого слива бачок в туалете безнадежно иссяк. Жажда становилась все нестерпимее. Вдобавок ко всему они ослепли — правда, только на несколько часов, но выйти в магазин они не могли. Единственной водой, которая нашлась в доме, оказалась жалкая лужица все в том же унитазе.
— Погань, конечно, но счастье-то какое! — смочив губы, облегченно вздохнула экзистенциалистка.
Оба все еще оставались слепцами, когда в дверь позвонил Миха. Тому по-прежнему не давало покоя письмо. Теперь он надумал при помощи детской лопатки прокопать под стеной дырку — небольшую, только чтобы рука пролезла. А Марио с экзистенциалисткой понадобились ему, чтобы стоять на стреме.
— Нашел кого на стреме ставить! Мы ослепли! — осадил его Марио.
Миха глянул обоим в глаза и обомлел: радужки в глазах не было вовсе, одни черные зрачки.
— Кайфанули, называется! — закричал он. — Вы же себя изувечили!
Экзистенциалистка, однако, тут же пожелала узнать, из-за какого письма сыр-бор, и, рассказывая ей всю историю про Мирьям, Миха чувствовал себя простофилей, который поверяет свое горе мудрой слепой колдунье. У экзистенциалистки немедленно возникла идея: когда у Марио предки свалят и флэт освободится, устроить тусовку. А Михе останется только ждать, когда заведут «Je t'aime» и при первых же аккордах заглянуть Мирьям глубоко в глаза.
— Остальное так просто, что даже и говорить не о чем.
Миха тотчас страшно разволновался.
— Она же не такая, она особенная, ее так просто не возьмешь — кнопку нажали, и готово. В ней… в ней что-то таинственное, какая-то загадка. Понимаешь, книгу читаю — о ней думаю, музон слушаю — все равно о ней думаю.
— Миха, «Je t'aime» действует безотказно, — успокаивал его Марио (он-то знал, о чем говорит), а экзистенциалистка, уставившись в пространство сияющими незрячими глазами, мечтательно протянула нараспев:
— О да, я так ясно это вижу.
Знай Миха и Марио, каким фиаско обернется для них обоих идея экзистенциалистки, они бы от этой вечеринки бежали, как от огня. После никто даже толком не мог сказать, кому в результате больше досталось; одни говорили, что Марио сильнее пострадал, другие склонялись к мысли, что все-таки Миха. Но сперва-то никто и думать не думал, что вечеринка такой катастрофой завершится, поэтому праздник затеялся на славу, пожалуй, такого грандиозного сборища на нашем кончике Солнечной аллеи и не устраивали никогда. Потому что помимо экзистенциалистки, Марио и Михи пришли не только Очкарик, Толстый и Волосатик, но и Сабина, которая в очередной раз сменила своего очередного. На сей раз при ней был студент-теолог, что тогда очень высоко котировалось. Пришли и обе танцевальные голубки из школы танцев, а Волосатик пригласил Фрэнки, татуированного фаната «Rolling Stones», равно как и невезуху Бергмана, и фарцовщика Финку, и даже штраусбергского хиппи где-то откопал. Экзистенциалистка созвала кучу своих подружек и приятелей — художников-авангардистов. И Шрапнель пожаловала, и даже зандерсдорфский астматик приехал. Да каждый еще и друзей своих прихватил. Последнее в расчеты Марио никак не входило. И чем больше набивалось в квартиру гостей, тем сильнее тревожился он за отцовскую коллекцию старинных (от XVII века) музыкальных инструментов. По всей квартире были развешаны, расставлены и разложены музыкальные древности, которые отец Марио собирал чуть ли не с детства. Как и следовало ожидать, уже вскоре штраусбергский хиппи снял со стены мандолину XVII века и, сочтя, что «надо ее срочно перенастроить под блюзы», не долго думая, принялся перенастраивать.
Марио этого не видел, поскольку стоял на кухне и горячо обсуждал со своей экзистенциалистской подругой и обеими танцевальными голубками возможность основать в ГДР «автономную альтернативную республику».
— У нас каждый имеет право приобрести два гектара земли! — уверяла одна из голубок.
Экзистенциалистка тотчас начала строить планы: если много людей, предварительно сговорившись, тайком начнут скупать в каком-то месте землю, постепенно образуя внутри страны некий анклав… Она этой идеей страшно воодушевилась, Марио, напротив, ее энтузиазма не разделял, из-за чего и разгорелась нешуточная перепалка:
— Экзистенциализм — это учение «как мне выбраться из дерьма», а не жалкое нытье «нет, у меня все равно не выйдет, лучше и не пытаться»! — кипятилась экзистенциалистка.
Сабине тем временем тоже приходилось выслушивать поучения. После того как принимая из рук Иоханнеса, своего кавалера-теолога, бокал вина, она поблагодарила его нежнейшим «аминь», тот наконец решился растолковать ей (ибо уже давно собирался), что «аминь» вовсе не означает «спасибо», а «добрый день» не то же самое, что «аллилуйя». Поблизости тем временем уже резались в скат, да с каким треском, причем в буквальном смысле: за неимением стола Фрэнки, Финка и Толстый приспособили в качестве такового огромный старый барабан, по которому и козыряли теперь со страшной силой. Судя по звуку, каждая взятка бралась, иначе и не скажешь, с боем, только Марио этого не слышал, ибо идея «скупки страны» теперь наконец-то захватила и его.
— Все должны знать, но так, чтобы никто не проболтался! — кричал он в полном восторге, и никому в голову не приходило спросить, как он намеревается провернуть подобный фокус.
Толстый ловил кайф по-своему: он обобщал свои наблюдения в стихах на мелодию «Little Red Rooster», штраусбергский хиппи аккомпанировал ему тремя аккордами на мандолине XVII века:
Пузыри летят с балкона — Все соседи нас клянут. Сейчас нагрянут фараоны, Нас в крысятник заметут.
