— А если там проверяют? — спросил Савельев.
— Не думаю. — Тихонов рассматривал схему. — Они там просто документы на выезд оформляют. Поезд они осматривать не станут, вся проверка на стадии погрузки.
«Это если они не знают о нашем плане», — подумал он про себя, но говорить не стал, все равно других вариантов не было.
— И что, мы полезем в поезд на глазах у охраны? — Вале явно не нравилась эта идея.
— Мы подойдем с другой стороны и будем закрыты от них поездом. Там КПП — будка одна фанерная. — Тихонова охватил странный азарт, как будто он всю жизнь мечтал прокатиться на товарняке. — Я узнал, что за локомотив, он по заказу сделан. Не помню, как называется, но там за кабиной машиниста есть еще большой пустой отсек. Туда и залезем, пока машинист в будку пойдет.
— А если не пойдет? — спросил Савельев.
— Пойдет. Он всегда выходит и идет к ним. — Тихонов говорил уверенно, хотя уверенность его была напускная: не было у него никаких гарантий, что Женя все это не выдумала. В конце концов, она могла сама не знать или ошибаться. — Ну вот. Машинист садится в поезд и выводит его за забор. Все, дальше уже неважно, главное нам оказаться снаружи.
— Все это прекрасно, — сказал Окунев, — но есть одна проблема. Ты говорил, что нас там снаружи караулят.
— Да… — Тихонов задумался. Окна комнаты выходили на другую сторону, так что это было не проверить. — Вот что. Я пойду сейчас посмотрю, кто там и зачем.
— С ума сошел? — крикнул Окунев ему вслед, но тот уже выскочил из комнаты.
За стойкой по-прежнему никого не было. Тихонов выглянул в окно, но фигура исчезла. На подгибающихся ногах Тихонов подошел ко входной двери, отодвинул щеколду и вышел на крыльцо. «Скажу, покурить вышел. Подышать воздухом». Но никто не спрашивал, потому что было некому — наблюдатель исчез. Тихонов спустился и сделал несколько шагов в темноту. Вот оно, место, где стоял человек… Тихонов нагнулся, пытаясь разглядеть какие-нибудь следы, но ничего не видел. «Сюда бы Дубняка», — подумал он, но на Дубняка сейчас рассчитывать не приходилось. И все же каким-то седьмым или сто двадцать пятым чувством Тихонов ощущал: их караульный ушел. Он прошел вдоль здания профилактория в одну сторону, потом в другую, прислушиваясь и всматриваясь в ночь. Ни души не было вокруг. Тихонов вернулся внутрь и взлетел на второй этаж.
— Ушел, — выдохнул он, войдя в комнату.
Надо было идти сейчас — ушел-то ушел, но мог вернуться. Быстро и молча собрали вещи, свет в комнатах выключать не стали — пусть думают, что они еще тут, не спят ночью, играют в карты или сочиняют опус про директора. Теперь надо было поднять и одеть Дубняка. Он был безжизнен, как тряпичная кукла в сто кило весом, но зато не сопротивлялся. Однако нести рюкзак он не мог, разумеется. Рюкзак взял Окунев — нацепив его на себя спереди, он стал похож на жирную черепаху.
— Будем нести по очереди, — сказал Тихонов. — Толя, ты меня слышишь?
— Я все слышу, — сказал Дубняк, не открывая глаз. — Все слышу про вас, только ничего не вижу.
— А ты глаза открой. А теперь слушай. Мы сейчас пойдем очень-очень тихо. Ты можешь идти тихо?
Дубняк открыл глаза и весь скривился, отворачиваясь от света.
— Толя, ты понял? Это очень важно. Это…
— Спортивное ориентирование, — вставил Окунев. — Но кругом засада.
— Поэл, — сказал Дубняк и выпрямился. — Старший сержант Дубняк к засаде готов, епта.
— Все, пошли, — скомандовал Тихонов, и они вышли в коридор.
В фойе Дубняк чуть не подвел их всех под цугундер: увидев пустую стойку, он вдруг пришел в неистовство, крича, что такая красивая женщина не выходит их проводить, и от этого теперь им не будет попутного ветра. По счастью, красивая женщина в это время отлеживала себе щеку на чужих пуговицах и воплей не слышала. Савельев схватил Дубняка и поспешно вытащил его на улицу.
— Не, ну че вы, бля, со мной, как с ребенком, а? Че как с ребенком-то? — возмутился Дубняк. — Я вам че, ребенок? Нашли, бля, ребенка!
— Тихо, Толя, — холодея, сказал Тихонов, но здесь по-прежнему не было никого. — Мы тебя любим.
— Никто меня не любит, — проворчал Дубняк и заплакал, но уже тихо.
— Ладно, куда идти-то? — шепотом спросил Валя.
Тихонов открыл блокнот и посветил фонариком.
— Пока прямо.
Они пошли по центральной дороге, ведущей от «Лосьвы» к заводу. Но потом где-то надо было свернуть, чтобы выйти прямо к рельсам, а где именно, Тихонов не понимал. Кругом был лес, черный и пугающий, и не было видно никаких тропинок. Через десять минут Тихонов остановился.
— Черт знает, — пробормотал он. — Вроде уже должен быть поворот.
Все столпились вокруг него, разглядывая коряво нарисованную Женей карту.
— Вот блин, — сказал Окунев. — И этот, как назло, нажрался.
— К-кто нажрался? — вскинулся Дубняк. — Я? Я Перунов воин, епта. Д-дай сюда!
Он выхватил у Тихонова блокнот и с трудом сфокусировал взгляд на рисунке.
— Эт че, бля? Вам куда надо-то?
— Вот сюда нам надо. — Тихонов ткнул пальцем в кособокий крестик.
Дубняк поднял голову и обвел окрестности блуждающим взором. Тихонов раздраженно посмотрел на него — о чем говорить, куда мог их привести человек, который не понимает даже, где он находится? Он протянул руку, чтобы забрать блокнот обратно, но Дубняк вдруг с такой скоростью припустил дальше по дороге, что остальные не сразу сообразили кинуться следом. Дубняк размашисто шагал, качаясь из стороны в сторону, и не падал, казалось, только благодаря скорости — по принципу велосипеда. Окунев, нагруженный двумя рюкзаками, сразу же отстал. Тихонов обернулся к нему, а когда снова посмотрел на дорогу, Дубняк исчез.
— Твою же мать, — сказал Тихонов. — Куда он делся?
Они начали обшаривать фонариками кусты у дороги — и вдруг Тихонов увидел узкую дорогу, отходящую вбок.
— Вот оно! Нашел, — выкрикнул он громким шепотом и первым свернул.
Через несколько метров они обнаружили раздраженного Дубняка.
— Ну и че вы? Я им, бля, веду, а они тормозят. Эт че, мне надо? Эт вам же туда надо, не? Я грю, вам же надо туда, хули отставать?
Пьяный и матерящийся Дубняк был отвратителен, так же невыносим, как и трезвый, но четкая работа автопилота восхитила Тихонова, — особенно то, что Дубняк был без фонаря и, похоже, совершенно в нем не нуждался.
— Мы тут, Толь, не кричи. Помнишь, засада же кругом. Веди дальше, только не так быстро.
— Ага, — пропыхтел Окунев. — Я, между прочим, чьи-то вещи тащу, а могу и бросить.
Дубняк бессмысленно посмотрел на него.
— Тащи, студент. Вишь, дядя пьяный. — Он развернулся на пятках и резво двинулся дальше.
