Он невероятно круто выглядит. Мне нравится, что он посадил себя под добровольный домашний арест. Все, что он делает, – это изо дня в день бродит по дому в домашних штанах, голый до пояса, слушает музыку и пишет тексты – везде. Он уже исписал весь холодильник, по дому разбросаны исписанные салфетки, а по стенам расклеены стикеры – с тех пор как я психанула по поводу маркера на свежевыкрашенных стенах спальни.
Он говорит: так устроен его творческий процесс.
Неважно. Главное – это работает.
– Пошли. – Он тянет меня за собой. – Я уже набираю ванну.
Я иду за ним в ванную, наслаждаясь видом того, как он раздевается и залезает в джакузи, а потом подает мне руку и помогает тоже залезть внутрь.
Я сажусь в противоположном конце джакузи и благодарно улыбаюсь, а он начинает массировать мне ногу.
– Журналисты совсем с ума сошли, – говорю я. – Каждому нужно урвать частичку тебя.
– А каждая частичка меня хочет быть с тобой.
Он берет мою ногу и кладет себе между ног. Я медленно заползаю на него, но прижаться к груди не могу: мешает живот.
Взяв небольшой серебряный кувшин, что я держу рядом с ванной, он льет воду мне на волосы. Я выгибаю шею. Тепло то появляется, то пропадает, и это заставляет меня стонать от удовольствия.
Он целует меня в шею.
– Можно я кое-что тебе скажу? – осторожно спрашивает он.
Я поднимаю глаза, мы встречаемся взглядами, и я киваю.
Он с нежностью убирает мне волосы с лица.
– Я очень тебя люблю, и когда мы женились, я мечтал прожить с тобой до конца своих дней, – говорит он, – но вот это зеркало… – он показывает на мое недавнее творение, стену, отделанную зеркальными стеклами, – …бесит меня до трясучки. Каждый раз, как вхожу сюда, меня моментально выбивает из равновесия.
Я оборачиваюсь и расплываюсь в улыбке, глядя на множество маленьких зеркал, в которых отражается зеркало на противоположной стене.
Повернувшись обратно к нему, я вскидываю подбородок.
– Привыкнешь.
– Ты всегда так говоришь, – жалуется он. – Я смирился с готическим камином в переделанном старом гараже в Тандер-Бей, со столиками со станиной для швейной машинки, с тем, что в ванную можно пройти только через гардероб, но это зеркало… – он на миг замолкает и целует меня в щеку, – довольно спорный элемент интерьера.
Я ловлю его недовольный взгляд и начинаю хохотать.
– Если ты разведешься со мной, мы больше не будем заниматься сексом.
Он надувает губы.
– Понятное дело.
Просто как ребенок. Он же знает, что я люблю креатив. Даже если у меня не всегда хорошо получается.
Протянув руку, я поворачиваю кран. Из душа над нами льется вода. Она падает сверху и шумит почти как дождь.
– Тебе нужно появиться на публике, – говорю я.
Ненавижу его пилить и обычно этого не делаю, но иногда мне кажется, что его жизнь могла бы быть куда веселее.
– Уилл названивает как сумасшедший, – поясняю я. – И даже подловил меня сегодня на работе. Говорит, ты можешь покорить весь мир.
– Так и есть, – соглашается Миша и крепко меня обнимает. – Но я просто хочу писать музыку с тобой, чтобы люди ее слушали и любили. Большего мне не надо. Мне не нужна шумиха. Я и так счастлив.
Я глажу его по лицу.
– У большинства людей нет ни малейшего шанса стать богами, – говорю я. – Ты уверен, что не зря упускаешь свой? В конце концов, все мы не бессмертны.
– Мы – нет, а музыка может жить вечно.
У него всегда на все есть идеальный ответ. Он прав. Он ничего не теряет. Вряд ли мы были бы счастливее, если бы тратили на других то время, что проводим вместе. Нет.
– А в ней и мы с тобой, – заканчивает он. – А все остальное неважно, и я не хочу отвлекаться на чепуху. У меня есть один-единственный шанс все сделать так, как надо, и этим я занимаюсь.
Я притягиваю его к себе и целую. Как же сильно я его люблю.
Но его слова напоминают мне о нашем любимом рэпере, и я отклоняюсь назад, не в силах противостоять желанию его подразнить:
– «Один-единственный шанс», прямо как у Эминема в „Lose Yourself“.
И я начинаю тихонько мурлыкать себе под нос текст песни.
Он запрокидывает мне голову и засовывает под душ. Я визжу и смеюсь одновременно.
Эй, да что я такого сказала?
КОНЕЦ
Дорогая Далила,
меня зовут Райен Треверроу. Мы дружили в четвертом классе.
Уверена, что ты меня не помнишь, зато я помню тебя. На самом деле я очень часто о тебе думаю.
Если вдруг ты все-таки поймешь, кто я такая, пожалуйста, прочитай до конца, потому что мне многое надо тебе сказать. Ты не обязана, хотя я буду благодарна, если выслушаешь.
Знаю наверняка, твоя жизнь с тех пор – как и моя – сильно изменилась. Возможно, тебе будет неинтересно это читать, но… мне нужно было написать это письмо, не только ради твоего прощения, но и ради себя самой. Меня гложет чувство вины. Я это заслужила, знаю, и сейчас просто хочу рассказать, что у меня на душе. Это касается далекого прошлого.
Воспоминания свежи в моей памяти, словно это произошло вчера. Ты стоишь у стены на детской площадке, одна, потому что я больше не дружу с тобой. Представить себе не могу, что творилось в твоей голове в тот день и во все последующие, но надеюсь, ты знаешь: все, что произошло после того, как я оставила тебя, – не твоя вина. Дело во мне, а ты просто оказалась не в то время не в том месте.
Есть секрет, которым я хочу с тобой поделиться. Я не рассказывала об этом даже лучшему другу, Мише, потому что мне слишком стыдно за это.
Тогда мне было девять лет, и каждый вечер воскресенья проходил одинаково. Около шести, после ужина, я доставала все свои средства личной гигиены: шампунь, кондиционер, мыло, мочалку, ножницы, пилочку для ногтей… Выставляла их все в ряд на полочке в ванной и следующий час принимала ванну.
Именно так. Я терла кожу скрабом и отмывалась до тех пор, пока каждая прядь волос не начинала источать аромат лилий в ручейке, бегущем через горный луг. Целый час. Потом я вылезала из ванны, натиралась увлажняющим молочком и начинала делать маникюр.
Ничего себе, правда? Но подожди, это еще не все.
Потом я десять минут чистила зубы щеткой и зубной нитью, а затем еще дольше выбирала одежду, которую, разумеется, гладила и аккуратно раскладывала заранее, чтобы надеть в понедельник утром. Начиналась новая неделя, и в нее входила новая я. У меня должно было стать больше друзей. Я хотела начать общаться с популярными девочками. Люди должны были меня полюбить.
