– Мэтью?
– Джиллиан?
Она бросает трубку, будто та вдруг стала раскаленной, и прикрывает рот рукой. Очень хочется улыбнуться, просто чтобы поиздеваться еще сильнее.
Она поднимает голову, смотрит мне прямо в глаза и выглядит так, словно боится меня.
– Миша?
Ага.
Еще лучше. Она помнит и мое имя. Два очка мамочке.
Теперь она все знает. Мой приезд в этот город, поступление в эту школу и то, что я сижу у нее в кабинете, не имеет никакого отношения к Трею. Только к ней.
– Чего ты хочешь? – спрашивает она. Это звучит как обвинение.
Я смеюсь про себя.
– Чего я хочу? – Я опускаю глаза и шепчу себе под нос: – Чего я хочу?
Я задираю подбородок и по-птичьи наклоняю голову, сидя прямо напротив нее и призывая ее к ответу.
– Думаю, я хотел маму. Хотел семью, хотел, чтобы ты увидела, как я играю на гитаре, – говорю я ей. – Хотел, чтобы ты встречала меня с улыбкой рождественским утром, чтобы скучала по мне, чтобы обнимала сестру, когда ей было грустно, одиноко или страшно. – Она просто молча сидит передо мной, но ее глаза блестят от слез. – Я хотел, чтобы мы тебе нравились. Хотел, чтобы ты сказала папе, что он хороший человек, что заслуживает лучшей, чем ты, и что ему пора перестать ждать тебя. Хотел, чтобы ты сказала нам, что пора перестать ждать.
Я сжимаю зубы и собираю волю в кулак. Дело не во мне. Я давно перестал чувствовать боль и задавать себе вопросы, ответы на которые заведомо меня расстроят.
– Я хотел увидеть тебя, – продолжаю я. – Хотел понять, какая ты. Хотел узнать, ради кого моя сестра умерла от сердечного приступа в семнадцать лет, потому что принимала наркотики. Она делала это, чтобы не спать, чтобы учиться, чтобы быть идеальной дочерью и лучшей спортсменкой. И все это – в надежде на то, что ты вернешься и будешь гордиться ею!
Я разглядываю ее лицо и вижу, что на меня смотрят покрасневшие глаза Энни, полные боли.
– Я хотел понять, почему ты не приехала на похороны собственного ребенка, – продолжаю я перечислять ее грехи, – твоей малышки, которая лежала на темной, мокрой, холодной дороге несколько часов в полном одиночестве, пока твои новые дети, – я пододвигаю к ней рамку с фотографией на ее столе и разворачиваю к ней, – в твоем новом доме, – еще одно фото, – с твоим новым мужем, – последнее фото, – спокойно спали в своих кроватках. Но не Энни. Она умирала в одиночестве, так и не узнав, что такое объятия матери.
Она наклоняется и снова прикрывает рот рукой. Нет, это не могло стать сюрпризом. Она должна была знать, что рано или поздно это случится.
Знаю, что она не видела меня с двухлетнего возраста, но был уверен, что узнает. В первый день здесь, увидев ее в столовой, я ждал, что она вот-вот обернется, почувствует меня, ощутит мое присутствие.
Но она этого не сделала. Ни тогда, ни когда притащила меня к себе в кабинет для разговора в стиле «привет, как дела?», ни после…
Она бросила нас и уехала, когда Энни была еще младенцем. Через некоторое время я услышал, что она пошла в колледж и стала преподавать, но, если честно, меня это не задевало.
Я могу понять, почему она это сделала. Быть матерью двоих детей в таком молодом возрасте – в двадцать два – тяжело, и это если не учитывать, что она вышла замуж за человека из очень серьезной семьи. Но я почему-то думал, что в итоге она вернется к нам.
А потом, когда мы с Энни узнали, что она в соседнем городе, вышла за мужчину, у которого уже был сын, и создала с ним семью, палец о палец не ударив для того, чтобы разыскать нас, я разозлился.
Все, что делала Энни, было ради того, чтобы мать услышала о ней, увидела фото ее команды в газете и вернулсь.
– А теперь… – говорю я самым обычным, спокойным тоном, – мне все равно. Я хочу только, чтобы моя сестра была жива. – Наклонившись вперед, ставлю локти на колени и опираюсь на них. – Скажи мне кое-что, прежде чем я уйду. Кое-что, что я все же должен знать. Скажи, что никогда не собиралась к нам вернуться.
Она поднимает на меня мокрые от слез глаза.
Да, я смог убедить себя, что приехал сюда за альбомом со школьными фотографиями сестры, за газетными вырезками, которые, как сказала Энни, она отправила ей и которые я нашел у нее в столе, и за дедушкиными часами, но на самом деле в глубине души у меня еще теплилась надежда. Часть меня продолжала верить, что мама окажется хорошим человеком и сможет все объяснить, признаться, почему она не приехала даже тогда, когда ее дочь умерла.
– Я хочу, чтобы ты сказала, что не жалеешь о своих поступках: что бросила нас и ни разу не вспомнила с того дня, как уехала, – требую я. – Что без нас ты стала счастливее и что мы тебе не нужны.
– Миша…
– Скажи это, – рычу я. – Позволь мне уехать отсюда с полным осознанием того, что я ничем тебе не обязан. Дай мне то, что я прошу.
Может, она скучала по нам, но не хотела вторгаться в наши жизни и вносить разлад в свою. Или мы для нее – пройденный этап, и она не хочет к нему возвращаться. Возможно, ей вообще не было до нас дела.
Я понимаю, что больше не хочу об этом думать. Смотрю на нее и жду, пока она скажет то, что я хочу услышать, чтобы наконец расставить все по местам.
– Я не собиралась никого из вас искать, – шепчет она, глядя в стол, и слезы текут по ее лицу. – Не могла остаться. Не могла вернуться. Не могла быть вашей матерью.
Я хлопаю рукой по столу, и она подскакивает.
– Мне неинтересны твои оправдания. И я не буду тебя жалеть. А теперь вторая часть. Скажи, что без нас ты стала счастливее и мы тебе не нужны.
Она снова принимается плакать. Я по-прежнему жду.
– Я стала счастливее, когда ушла, – всхлипывает она. – Я никогда не думала о вас с Энни, и я счастливее без вас.
Она рыдает, будто каждое слово причиняет ей боль.
Мне становится грустно, и я тоже готов заплакать. Но встаю, выпрямляю спину и смотрю на нее сверху вниз.
– Спасибо, – говорю ей.
Развернувшись, направляюсь к двери, но останавливаюсь и обращаюсь к ней, стоя спиной.
– Когда другой твоей дочери, Эмме, исполнится восемнадцать, я с ней познакомлюсь, – заявляю я. – Сделай себе одолжение и не будь сукой. Подготовь ее к этому заранее.
Я открываю дверь и выхожу из кабинета.
Оказываюсь в пустом коридоре и направляюсь к выходу. Расстояние между мной и моей матерью увеличивается. С каждым шагом я чувствую себя сильнее.
Я не пожалею о том, что ушел, – говорю самому себе. – С этого момента я о тебе не вспомню. Я счастливее без тебя, и ты мне не нужна.
Я никогда больше не стану тебя искать.
– Ты спросил ее, почему она вас бросила?
