Тут же вскакивает на ноги и заявляет:
– Пошел вон.
Глаза у нее красные, как и лицо, мятые розовые пижамные шорты и маечка в мокрых пятнах от слез, волосы спутаны. Она выглядит так, будто плачет давно.
Но, несмотря на это, ее характер дает о себе знать.
Я делаю шаг в ее сторону.
– Куда ты дела письма?
– Иди к черту! – истерит она. – Сожгла!
Я разворачиваюсь и со всей силы бью кулаком в стену.
– Прекрати! – шепчет она. – Тебя услышит моя мама.
– А мне плевать. – Поворачиваюсь к ней лицом. – Я знаю тебя лучше, чем они все вместе взятые. Ты принадлежишь мне.
Она качает головой, и ее глаза снова наполняются слезами.
– Как ты мог так поступить? Я думала, что могу доверять тебе, а ты все это время был рядом и наблюдал за мной. Ты все испортил!
– Я приехал в Фэлконс Уэлл не к тебе, – отвечаю, надвигаясь на нее. – Но, поверь мне, я не жалею. Сколько же времени я потерял, не видя тебя. Теперь я это знаю.
Она всхлипывает.
– Пошел вон.
Но я не могу уйти.
Никогда не думал, что заставлю Райен Треверроу плакать, но за последние две недели сделал это дважды.
Мы продолжали переписываться, потому что были нужны друг другу, потому что делали жизнь друг друга лучше. Но даже после всех тех лет, что мы друг друга знали, мне удалось в одночасье все разрушить.
Мы были друг для друга идеалом.
Пока не встретились.
За злостью, что вижу в ее глазах, скрывается боль, которую она пытается от меня спрятать. Я понимаю, что на самом деле значил для нее гораздо больше, чем она писала в письмах, что в ее письмах было множество вещей, которые она доверяла только мне одному. И я хочу вернуть эти письма.
– Какой же ты эгоист, – тихо всхлипывает она. – Ты только берешь, берешь, берешь и ничего не даешь взамен. Ты совсем не думаешь обо мне. Я никогда не была для тебя живой и настоящей.
В ее глазах появляется отчаяние, а меня накрывает волной ненависти. Меня бесит, что она смотрит на меня как на одного из них.
Я подхожу к ней, прижимаю ее к стене и снимаю с себя футболку.
Она смотрит на меня в замешательстве.
– Да что ты такое творишь?
– Смотри.
Я смотрю ей в глаза, давая понять, что она должна осмотреть мое тело. В автокинотеатре мы оба были сильно увлечены процессом, а сегодня утром в постели я лежал на ней, так что у нее не было возможности меня рассмотреть.
Я достаю телефон, снимаю блокировку, чтобы экран загорелся, и подношу к себе, освещая кожу.
Она нерешительно опускает взгляд, но все-таки начинает медленно водить глазами, изучая меня. И я прекрасно знаю, куда она смотрит.
Ее взгляд падает на кассету с пленкой у меня на груди и вылетающие из нее ноты. На кассете написано «Рука, которая правит миром». Это игра слов из стихотворения, которое цитировала Райен в письме, когда я хотел создать группу, но боялся, а она меня поддерживала.
Ее взгляд опускается к маленьким черным птичкам, парящим у меня на боку и бедре. В рисунок вплетены слова: «Спи спокойным сном под ангельское пенье». Это из «Гамлета», ее любимой пьесы Шекспира. Я сделал эту татуировку после смерти Энни.
Она берет в руки мой телефон и медленно разглядывает меня, подсвечивая экраном. Сначала изучает грудь, потом переходит к спине, читает афоризмы у меня на руке – очередную татуировку, связанную с родителями, рассматривает распадающееся сердце у меня на плече, потом опускается к локтю и читает слова: «Мы с тобой одной крови…». Это ее фраза, которая потом переросла в целую песню. На мне еще множество маленьких цитат, изображений, сценок и других вещей, о которых мы говорили, мечтали и над которыми вместе смеялись.
Я никогда их не прятал и почти не носил толстовки с длинным рукавом, но, чтобы их рассмотреть, нужно время. И почти все татуировки имеют какое-то отношение к ней.
Она снова подходит ко мне спереди. Райен неровно дышит, а в ее глазах сверкают слезы.
– Ты – единственное настоящее в этом мире, – говорю ей я.
Она смотрит на меня так, будто совершенно не понимает, как на это реагировать. Нет, ну серьезно. А чего я ожидал?
Даже если бы она не узнала и я сам рассказал бы ей завтра. Но как бы я это сделал? Есть ли какой-нибудь способ объяснить ей все так, чтобы она поняла?
– Миша, – шепчет она и смотрит так, словно наконец видит меня настоящего.
Я забираю у нее телефон и прячу в карман. Подхожу ближе и глажу ее по щеке, но она вздрагивает.
Я моментально опускаю руку.
– Ты должна выслушать меня.
– Райен! – зовет ее кто-то и стучит в дверь.
Это женщина. Наверное, ее мама.
– Избавься от нее, – шепчу я.
Райен моргает, а потом вытирает слезы.
– Д-д… да! – отвечает она, заикаясь. – Я уже в постели.
– Хорошо, – говорит ее мама. – Мне показалось, что я слышала телевизор. Уже поздно. Тебе нужно поспать.
– Хорошо, спокойной ночи.
Я надеваю футболку. Услышав, что дверь спальни ее мамы захлопнулась, понижаю голос и продолжаю.
– Я никогда не собирался заходить так далеко, – объясняю. – У меня было здесь одно дело, и я хотел… – Я замолкаю, подбирая слова, потому что боюсь сморозить какую-нибудь глупость. – Часть меня не могла сопротивляться, когда я узнал, что ты где-то рядом. В глубине души ты была мне нужна. Я никогда не думал, что после квеста мы еще когда-нибудь заговорим вживую. И не хотел испортить то, что у нас было, но когда приехал сюда и…
Она вытирает руками лицо и снова начинает плакать. Я чувствую, что теряю ее.
– Когда ты украла мои вещи, – продолжаю, – и я увидел, как ты издеваешься над Кортесом… а потом пытаешься развести меня в столовой, одно за другим… Мы постоянно натыкались друг на друга. Это… подумай, даже если бы мы не были друзьями по переписке, то все равно нашли бы друг друга, понимаешь?
– Почему ты не рассказал мне? – всхлипывает она. – Ты ведь в любой момент мог сказать: «Привет, я Миша!». – Она пристально смотрит на меня и качает головой. – Я целовалась с тобой. Я спала с тобой! И все это время ты знал, что это я, а я и понятия не имела. Ты унизил меня! Ты все это время был прямо у меня под носом. Ты хоть понимаешь, насколько это ужасно?!
– У меня не было веской причины рассказывать тебе! – рычу я практически шепотом. – Я не понимал даже, хочу ли продолжать с тобой общаться, после первого дня здесь! И у меня определенно отпало всякое желание тебе доверять. Ты вела себя как маленькая сопливая девочка, ты и сама знаешь. Почему ты мне врала? – Я хмурю брови. – Я задался вопросом. Почему все семь лет я считал, что ты сильная и с тобой приятно иметь дело? Что ты не трусиха и можешь постоять за себя?
