Что за черт?
Какого лешего?
Меня охватывает беспокойство. Я беру в руки ее лицо, а она продолжает ловить ртом воздух. Ее глаза закрыты. Она выглядит так, будто мучается от боли.
– У меня в сумке… – с трудом выдыхает она.
Что? И тут мои глаза расширяются, потому что я вспоминаю… Да, точно. У нее же астма. Все верно.
Я бросаюсь к ее рюкзаку, что валяется рядом на полу, залезаю во внешний карман и достаю красный ингалятор.
Потом снова встаю, обнимая ее и не давая упасть.
– Вот, держи.
Она прислоняется ко мне, кладет голову на грудь, делает впрыск, на секунду замирает и делает еще один.
Ее грудь быстро поднимается и опускается. Я прижимаю ее к себе.
Она так ослабла, что как будто тонет во мне, но ее дыхание постепенно замедляется, и она начинает дышать глубже.
Проклятье. Она пыталась предупредить меня, пока мы бежали по коридорам, но я не слушал.
Что бы я делал, если бы она где-нибудь забыла или выронила сумку и лекарство было бы не достать?
Я крепко ее обнимаю и впервые чувствую, какая она маленькая в моих руках. Мне всегда казалось, она высокая. Может, потому, что она никогда не отступает, а самомнение у нее выше Эйфелевой башни.
Я прижимаю ее голову к груди и зарываюсь носом в волосы.
– Все хорошо, – говорю нежно. – Я тебя держу.
– Мое сердце не перестанет биться, – отвечает она. Ее голос все еще слаб, но видно, что она понемногу приходит в себя.
– Знаю, – улыбаюсь я. – Я это чувствую.
Я правда чувствую грудью, как бьется ее сердце, тело наполняется силами, а дыхание успокаивается.
Ну и что мне теперь делать с этой девушкой? Только я подумал, что пора бы ее отпустить, как она еще сильнее прижалась ко мне.
И так всегда. Как только понимаю, что не могу больше выносить ее, собираюсь уйти в закат и никогда не оборачиваться, приходится обернуться, чтобы проверить, все ли с ней в порядке.
Ее руки, прижатые к телу в моих объятиях, вздрагивают, и она отстраняется.
А потом поднимает глаза. Немного сконфуженная, молча опускается на колени и берет рюкзак.
Встает, сжимает губы и осматривается.
Сигнализация замолкает, но у меня нет ни малейшего представления, что происходит за пределами библиотеки. Может, они подумали, что мы сбежали из школы, а может, и нет. В любом случае сейчас Райен нельзя отсюда выбираться.
– Ты никому не расскажешь о том, что случилось сегодня вечером. Тогда я буду молчать о том, что ты был здесь, – говорит она. – Понятно?
Она отворачивается и уже собирается уходить, но я ловлю ее за руку.
– Думаю, людям понравится эта версия тебя.
– Друзья меня возненавидят.
– Они и так тебя ненавидят. И не они одни.
На долю секунды ее лицо становится сердитым, но это тут же проходит. Она смотрит на меня, вызывающе приподняв светло-русую бровь.
– Зачем им притворяться?
Я продолжаю напирать.
– А зачем люди соревнуются друг с другом и играют в игры?
Она делает шаг в сторону, пытаясь уйти, но я не даю ей этого сделать.
– Не уходи.
– Это все не твое дело! – громким шепотом заявляет Райен, вырывая руку и недовольно глядя на меня. – Ты меня совсем не знаешь.
– А кто знает?
Она отводит глаза. В них блестят слезы. Через секунду она добавляет вполголоса:
– Я не хочу остаться одна, – признается Райен. – Может, они меня и ненавидят, но все-таки. А я не выдержу, если меня перестанут замечать, будут высмеивать или… – она осекается, потом продолжает: – Не знаю, почему. Просто мне никогда не хватало смелости быть одиночкой. Я всегда хотела вписаться в компанию.
Райен, каждый хочет, чтобы общество его принимало. Она что, думает, никто и никогда не сталкивался с этой проблемой?
– Почему ты пишешь на стенах?
Она стоит на месте, смотрит в сторону и как будто подбирает слова.
– Миша… – говорит она и снова осекается.
Я напрягаюсь. Пульс набирает темп.
Но она качает головой и выкидывает эту мысль из головы.
– Неважно. Просто раньше у меня был способ выплеснуть эмоции, возможность сделать так, чтобы меня услышали, а теперь ее нет. Я начала всего пару месяцев назад.
Пару месяцев назад. Вскоре после того, как я перестал писать ей.
Я на мгновение закрываю глаза.
Фальшивые друзья, назойливая мама, тревога из-за того, что общество тебя не принимает, как и у большинства ребят, отчаянные попытки вписаться… Я помогал ей удержаться на ногах.
Но я был так занят своей утратой, так зол, что неустанно думал о том, как больно ей будет потерять меня после семи лет переписки. Нет, я не в ответе за ее поступки, но должен отвечать за свои. Я был ее опорой.
– А что ты здесь делаешь? – спрашивает она, переводя стрелки на меня.
Я смотрю на спортивную сумку у себя в руках. Нет, я не стесняюсь того, что пришел сюда принять душ, но такой ответ вызовет только новые вопросы. Почему я живу в Бухте? Где мои родители?
– Ясно, – злорадствует она, и ее милое лицо озаряет деланая улыбка. – То есть другие должны перед
тобой отчитываться, а как доходит до тебя, ты сразу не при делах, так? – Она поглядывает в сторону лестницы. – Моя мама на расстоянии одного телефонного звонка. Меня крепко схватят за руку и отведут домой. А ты, надеюсь, насладишься долгой и нудной ночью в холодном обезьяннике, – усмехается она и восклицает, обернувшись через плечо: – Эй, охранник! Помогите!
Она разворачивается на месте, я подбегаю, хватаю ее и прижимаю спиной к себе.
– Заткнись! – рычу я, зажимая ей рот рукой.
Но она тут же бьет меня локтем в живот, пытаясь сбежать, а я начинаю заваливаться назад и тяну ее за собой. Земля уходит у нее из-под ног, она падает на меня, и мы оба летим на пол.
Хмыкнув, я вытягиваюсь на ковровом покрытии, не выпуская из рук ее отчаянно сопротивляющегося тела. Она лежит на мне, спиной прямо на груди.
И продолжает извиваться в попытках освободиться, то и дело прижимаясь ягодицами к моему паху. Я напрягаюсь. Меня накрывает волной тепла.
Блин.
Стиснув зубы она убирает одну мою руку.
– Отпусти меня.
– Тогда перестань дергаться.
– Не тебе меня судить, – продолжает Райен, поворачивая ко мне лицо. Я чувствую на щеке ее дыхание. – Не тебе меня допрашивать и выдвигать требования. Какое тебе, вообще, до меня дело?
