Но потом мой взгляд падает на мусорные баки рядом с почтовым ящиком, и я замираю.
Ты как будто его преследуешь. Это жалко.
Жалко.
Мне становится горько и обидно.
Может, она и права. Возможно, у него появился кто-то гораздо важнее, он завел себе девушку, и она потребовала, чтобы он перестал мне писать. Или я ему наскучила. Последнюю пару лет он писал все реже и реже. Я не возражала, потому что тоже была очень занята в школе, и все же…
Миша никогда не писал мне так часто, как я ему. Раньше я как-то об этом не задумывалась.
Я вытаскиваю письмо из ящика, мну, сжимая в кулаке, и кидаю на верхушку горы мусора в контейнере. К черту его.
Возвращаюсь к джипу. Сердце начинает биться быстрее в предвкушении. На ногах босоножки, так что свежая роса на траве мочит ноги.
Но тут я останавливаюсь. Меня захлестывает ощущение, что я потеряла его. Нет. Это не жалко. Миша не хотел бы, чтобы я перестала ему писать. Он заставил меня пообещать, что я не перестану. «Ты нужна мне. Ты ведь это и так знаешь, верно? – писал он. – Скажи мне, что так будет всегда. Пообещай, что ты не прекратишь мне писать». Это было в одном из тех редких писем, где он туманно намекал на то, что творится в его душе. В том письме он показался мне напуганным и таким уязвимым, что я ему пообещала.
Да и зачем мне останавливаться? Я не хочу потерять его.
Мишу.
Я разворачиваюсь на месте, бегу к мусорке, вытаскиваю и разворачиваю смятый конверт. Разглаживаю его настолько, насколько могу, снова кладу в почтовый ящик и закрываю крышку.
Не давая себе времени передумать, запрыгиваю в машину и уезжаю в школу. Скоро май. На улице прохладно, но я все равно отдаю предпочтение шортам с блузкой, потому что знаю, что к обеду потеплеет. За десять минут до начала урока паркуюсь и вливаюсь в толпу школьников, идущих по тротуару.
Из телефонов играет музыка, ребята пишут сообщения. Я чувствую, как кто-то треплет меня за руку, и чую знакомый аромат. Тен каждый день пользуется одеколоном от Жан-Поля Готье, и мне это очень нравится. У меня от этого запаха в животе все переворачивается.
– Что это? – спрашивает он, поднимая мою правую руку.
Я опускаю глаза и вижу синюю краску на указательном пальце и чуть-чуть под ногтями.
Черт.
Я отдергиваю руку, и сердце начинает бешено колотиться.
– Ничего особенного. Мама красила стены в ванной, я ей помогала.
Сжав кулак, прячу палец за ремнем сумки. Вечером нужно все это отмыть.
– Смотри. – Он показывает направо.
Я поворачиваю голову и вижу, что люди окружили лужайку. Мы оба подходим к краю тротуара и читаем огромные серебристые буквы, написанные баллоном прямо на траве.
Лайла, Лайла, Лай-ла,
Ты кому вчера дала?
Кто-то в мужской раздевалке
Круто кинул ей палку.
Но кто это был, погоди?
Нет, не Джей Ди.
– Вот дерьмо, – шепчет Тен. Он неприятно удивлен.
Я смотрю на слова на лужайке, и во рту пересыхает от внезапного желания расхохотаться.
Ну хорошо. Кто, черт возьми?..
Ученики толпятся вокруг, задыхаясь от хохота, некоторые снимают написанное на телефоны. Мы с Теном отходим в сторону.
– Первый раз он перешел на личности, – говорит Тен.
– Кто?
– Панк, – отвечает он с таким видом, будто я должна была сразу понять. – Теперь понятно, это кто-то из нашей школы. Кто-то, знающий нас.
Я издаю беззвучный стон. Все верно, но Панк всегда подписывает свои послания. А это выбивается из общей картины.
Слышу какой-то шум и замечаю уборщика: он тащит пожарный шланг и пытается протиснуться с ним через толчею на крыльце.
– Пойдем, – говорю я Тену.
Мы заходим в школу и идем мимо кучек ребят, окруживших другие надписи на стенах: подписанные.
Ты поцеловал мои волосы и уже запал в душу.
А бросишь меня – самому будет хуже.
– Панк
Прямо передо мной две девочки достают ручки и делают приписки, унижающие бывших парней, типа «Да, Джейк».
Я еле сдерживаю смех.
– Это меня просто убивает, – заявляет Тен, пока мы идем к шкафчикам. – Я хочу знать, кто такой этот Панк. И тоже хочу внести лепту.
Я недовольно фыркаю. Это его личное дело. Конечно, Лайла – наша подруга, но мы с Теном оба прекрасно понимаем, что на лужайке написана правда, и я уверена, он тоже с нетерпением ждет, когда это увидит Джей Ди.
– Я собираюсь выследить эту сучку и выяснить, с кем ее застукали в раздевалке. – Тен останавливается у своего шкафчика.
Я иду дальше, бросая через плечо:
– Увидимся за обедом.
Никто не узнает, с кем Лайла развлекалась вчера вечером. Она, скорее всего, даже не признается, что это правда.
Подойдя к своему новому шкафчику, я набираю код, открываю дверцу и кошусь налево, заметив еще одного уборщика, оттирающего на стене другое послание. Он уже стер несколько слов, но я знаю, что там было написано.
Ты любила меня, мы крепко дружили, я одалживала тебе тени.
Но однажды ты сама станешь тенью на задворках моей памяти.
– Панк
А снизу коллаж – вырезки из прошлогодней стенгазеты: фотографии спортивных команд и просто групп учеников, они улыбаются друг другу и смеются на разных школьных мероприятиях.
Я вешаю сумку в шкафчик и достаю с полки походный флакончик жидкости для снятия лака. Оглядевшись и убедившись, что никто не смотрит, подхожу к мистеру Томпсону, уборщику, и протягиваю ему пузырек.
– Жидкостью для снятия лака можно отмыть все что угодно, – предлагаю я ему выход из ситуации. Пот стекает по его красному лицу, потому что он битый час драит стену.
Он сводит брови, наверное, удивленный моей дружелюбностью и внимательностью. Не то чтобы я когда-то с ним разговаривала, но могла пару раз промахнуться мимо мусорки, выбрасывая стаканчики из «Старбакса». Однако он берет флакон и благодарно кивает.
К счастью, на стенах еще не появлялось ни одной надписи, которую нельзя вывести, но работы уборщикам они порядком прибавляют. Не сказать, что меня это волновало, но…
Я отворачиваюсь и уже собираюсь идти обратно к шкафчику, но встречаюсь глазами с Мейсеном и останавливаюсь. Он стоит, прислонившись к шкафам, в противоположной стороне холла и с любопытством смотрит на меня, сложив руки на груди.
Он все это время там стоял?
