– Я догадалась.
– Как вы?
– Разрешение на взлет есть, как бы сказала Робин. Насчет посадки непонятно.
– Чудная у вас дочка. Все время следит за вами.
– Мне с ней повезло, – улыбнулась Кейт.
– А где ее отец?
В голосе ни суждения, ни осуждения.
– Мы развелись, когда Робин еще в школе училась.
Сэм вздохнул:
– Тяжело, наверно, через все это проходить одной.
– Мне повезло с подругами. Но я беспокоюсь за Робин.
– С ней все будет в порядке, я уверен.
Кейт обхватила колени руками. Под ногой оказался гладкий камушек. Наклонилась, подобрала камень, взвесила на ладони. Почувствовала прохладный воздух, и снова натянула на плечи теплый спальник. Сколько лет она не сидела рядом с мужчиной, не чувствовала телом теплого тела, не делилась теплом. Уют, доверие, близость.
Посидели молча.
– Смешно даже, – задумчиво сказала она. – Малышкой Робин была ужасно независимой. О ней совершенно не надо было заботиться. А мне страшно хотелось. Оттого и порушился наш брак.
– Это как?
– Муж сказал, что не хочет больше быть женатым на матери Робин.
– Ну и ну!
– Ага, – вздохнула Кейт. – А чем вы занимаетесь, когда не сплавляетесь по реке?
– Преподаю английский в школе.
– Правда? – удивилась Кейт.
– Ага. В молодости я был без ума от реки. Потом женился и решил, что детские забавы больше не для меня. Но ужасно тосковал по порогам. Теперь каждый август вожу две-три группы.
– А как ваша жена?
– Она-то и позвонила моему старому начальнику и попросила взять меня обратно, – рассмеялся Сэм.
Кейт попыталась представить, каково это – снять трубку и просто позвонить.
– А сколько раз вы по реке сплавлялись?
– Раз сто, наверно.
– Вы нас мастерски провели через пороги.
– Вы сегодня и сами неплохо справились.
Кейт покачала головой.
– Сама не знаю, откуда что взялось.
– Скоро узнаете.
Даже в темноте она почувствовала его улыбку.
Усталая, опустошенная, Кейт брела вдоль берега, легкий ветерок ласкал кожу. Зато душу облегчила. Когда это с ней было в последний раз?
Сэм сказал, что она не первая, кто рыдает на реке. Эта глубокая вода, должно быть, таит в себе немало ненависти, грусти и любви. Реке можно поведать то, о чем и другу не расскажешь. Разве что умирающему.
Она тоже была рекой, которой можно доверить любой секрет. Кэролайн, Дария, Мэрион, Сара, Хэдли, Ава – с той, кто скоро умрет, говоришь по-особому. Наружу выходят страшные тайны. Интересно, помнят ли они, о чем с ней разговаривали, какими становились подле нее?
Дария, всегда такая колючая и злая. Принесла этот странный хлеб на красном блюде. Позвала Кейт в студию, куда никому нет хода. Посадила ее за гончарный круг, раскрутила маховое колесо и отошла. Руки Кейт коснулись глины, как касаются глубокого молчания, и голоса всех докторов и медсестер сразу куда-то пропали. Глина обретала форму, легчайшие прикосновения пальцев творили бороздки, и глина послушно поднималась под ладонями.
Хэдли показала большое голубое кресло в заросшем саду, сказала, что тут Кейт сможет, когда понадобится, побыть в одиночестве. Кейт сидела в кресле, грелась на солнышке, слушала, как Хэдли поблизости играет с Сариными близнецами, по голосу ясно, чего ей в жизни не хватает. А Сара приходила в сад, усаживалась на траву рядом с Кейт и все время теребила стебли плюща, будто саму себя хотела отыскать в зарослях.
Мэрион, сидя вместе с Кейт в больничной приемной, придумывала множество историй, превращая окружающих, таких же пациентов или родственников, в цирковых фокусников на пенсии, во взломщиков сейфов, в тайных любовников, в собирателей канделябров или крышечек от бутылок. Кэролайн нашла в летнем домике чужую книжку – прямо на столике у кровати. Как они тогда понимали друг друга! И Ава, ее телефонные звонки были как камешки, подобранные на пляже: они ничего не расскажут тебе о настоящем океане.
Да, она была такой же рекой. С ней они прикоснулись к смерти и вдруг сами стали и храбрей, и честней.
Кейт глядела на воду. «Знаю, знаю тебя», – сказала она реке.
Вернулась в палатку, тихонько вытащила спальник наружу и легла на спину, чтобы были видны звезды.
Двенадцать дней на реке. Мир теперь состоит из мелочей – отдаленное звяканье котелков поутру, запах свежего кофе, когда с кружкой в руках шагаешь босиком по теплому песочку. Косынка на шее, в жаркий полдень намоченная в ледяной реке, холодная вода стекает по спине. Глухой звук, с которым последний пластиковый мешок падает на песок, когда они вечером разгружают лодку. Жареные грибы, шоколадный торт, испеченный в толстостенной кастрюльке. Холодящий, резкий вкус коктейля «Маргарита» с последним кусочком льда. Летучая мышь, взмахнувшая крыльями в ночном воздухе.
Последний день путешествия. Кейт прилегла на бортике плота, солнце греет лицо, руки и ноги голые. Скоро солнце начнет жарить вовсю, теперь она уже это знает, но пока можно немножко понежиться в приятном тепле. Под ней ленивая вода, мимо проплывают утесы, один за другим, слайд за слайдом. Дочка устроилась рядом, похоже, почти заснула.
– Эй, Робин!
– Чего?
– Спасибо.
Робин улыбнулась, не открывая глаз, а потом сказала:
– Ну, если дело дошло до признаний, то и мне надо тебе кое-что рассказать.
Кейт приподняла голову. Сидя на своем насесте, Пэтти делала вид, что внимательно разглядывает воду.
– Ничего особенно важного. Просто не хотелось обсуждать, пока сама не разберусь.
– Конечно.
– Понимаешь, я не хотела, чтобы вы с Кэролайн заранее волновались, вдруг что-нибудь случится и ничего не выйдет. Но я все обдумала, пока мы тут были, и мне кажется, это серьезно.
– О чем это ты?
– О Брэде.
– Не может быть. – Кейт постаралась не выдать своего восторга. Сколько раз они с Кэролайн об этом мечтали, пока Брэд и Робин были еще детишками. Только с тех пор немало воды утекло.
– Ну, он… Понимаешь, я его сто лет не видела. А когда его отец ушел, он мне позвонил. Хотел, чтобы я поделилась опытом.
Кейт кивнула. Какая же она взрослая уже. Да, пришлось стать взрослой.
– Мы просто разговаривали, а потом он приехал и…
– И?
– Ну, мам. Не подробности же тебе излагать?
– Конечно, нет, – как же ей хотелось всех этих подробностей.
Пэтти ухмыльнулась со своего насеста.
