Сара умылась и отправилась в ближайшую таверну, про которую прочла в путеводителе в голубой обложке. Пару раз повернув не туда, она все же – не без помощи доброжелательного австралийского туриста с огромным рюкзаком – нашла ресторан и вошла. Внутри было тепло, пахло жареным мясом и готовящимися помидорами. Официант подошел, и она смущенно подняла указательный палец – я одна. Он улыбнулся в ответ и усадил ее за столик в уголке.
Сара взяла меню. Подумала было заказать пиццу, звонок домой остался без ответа – хотелось чего-то знакомого. Но путеводитель советовал равиоли по-домашнему, вот они, тут как тут. Меню было на трех языках. Американка за соседним столом увидела, что Сара погружена в чтение меню и заговорила:
– Знаете, – доверительные интонации и голос такой громкий, будто она в парикмахерской под сушилкой, – я никогда не хожу в рестораны, где меню не только по-итальянски. Понятно, что им не хватает аутентичности, но мне страшно хотелось писать, вот и пришлось.
Сара вежливо улыбнулась, ее-то как раз порадовали знакомые слова в меню, хотя даже по-английски она не вполне понимала, что это за соус. Она ничуть не возражала, когда официант, только взглянув на нее, тут же перешел на понятный ей язык. Она ткнула пальцем в равиоли, он одобрительно кивнул и исчез, занявшись другими посетителями.
Сара попробовала хрустящую гренку. Что за чудный вкус – морская соль и масло. Глоток красного вина – совсем не терпкого – согрел гортань. От усталости после перелета все казалось слегка расфокусированным, словно она парила где-то в пространстве, чуть повыше собственного тела. Как же все не похоже на привычный мир пластмассовых деталек лего и чашек-непроливаек.
Сидя в уголке, она рассматривала лица других посетителей, а те лениво обводили глазами толпу и с удивлением наталкивались взглядом на Сару – что она тут делает одна? Женщина в одиночестве – отличный повод пофантазировать. Интересно, право, чего они про нее напридумывали? Кем ей самой себя вообразить, какую судьбу примерить?
В ресторан вошла немолодая пара, обвешанная фотоаппаратами. Мужчина заметил подходящий столик и через всю комнату направился к нему. Женщина чуть помедлила, затем пошла за ним. Ее слова утонули в шуме, съелись, словно первое блюдо. Другая женщина через пару столиков сняла свитер. Под ним обнаружилось черное платье с глубоким вырезом на спине, на лопатках татуировка – крылышки. Мимо окна прошли два священника, на головах широченные черные шляпы, полы длинных сутан развеваются на холодном ветру. Даже шум, царящий в ресторане, не мог заглушить постукивания завертевшихся колесиков неожиданно разыгравшегося воображения.
Принесли равиоли, четыре пухленькие квадратные подушечки красиво лежат на тарелке. Защипы по краям, словно маленькие лунки на детских ноготках. Подтаявшее масло лениво растекается по тарелке золотистой лужицей, в ней плавают тонкие, темные стружки. Сытный, роскошный запах – словно теплый аромат духов в ложбинке между грудями прекрасной дамы.
– Tarfufo, – официант ответил на невысказанный вопрос. – Трюфели.
– О боже, – вырвалось у американки за соседним столом, но она тут же сделала вид, что погружена в разговор с мужем.
Сара откусила кусочек. Невероятно насыщенный, с множеством оттенков вкус, неодолимый, словно само желание. А внутри – теплый свежий сыр рикотта и сладковатые – порождение земли – грибы порчини.
– О боже, – еле слышно прошептала Сара.
Когда она вышла из ресторана, последние лучи света уже исчезли с неба. Площадь заливал розоватый свет цветных фонарей. Везде полно народа, хотя вечером уже довольно прохладно. Сара повернула к гостинице – пора в постель, хватит бороться с собой. Тело уже гудит от усталости, от обжорства клонит в сон.
Она вышла с площади, направилась к мосту, и тут сзади ее кто-то окликнул. Услышав вопросительные интонации, она обернулась – дорогу, наверное, ищут. Языка она не знает, улиц тоже, помочь ничем не сможет, но все равно приятно, что кому-то показалось, что она тут не чужая.
Молодой человек с приятной, открытой физиономией догнал ее и заговорил по-итальянски. Она покачала головой, по-английски ответила, что не понимает. Тут он перешел на порядком хромающий английский. Это игра такая, объяснил он, мы из Падуанского университета – может, знаете такой? А, университет, кивнула она, да, конечно. Она вспомнила, как они в колледже играли в поиск сокровищ. Куча волнений, веселое смущение – приходится задавать прохожим всякие дурацкие вопросы. Вроде Хеллоуина для взрослых. Она даже улыбнулась своим воспоминаниям.
Юноша подбодрился и продолжал. Это игра такая, дают punti за baci.
Baci она знала. Поцелуи. Она притворилась, что не понимает, и тут вспомнила, что он все-таки кое-как говорит по-английски, и нарочитое невежество не сработает. Да и лицо у него такое приятное, не из-за чего напрягаться.
Он объяснил, что можно поцеловать в губы, но еще годится нога, грудь или подмышка. (Подмышка? Это как-то странно, наверно, слово перепутал, нет, показал как раз туда.) Голос такой смущенный.
Она еще раз глянула на него. Ничего, вокруг люди, она не одна. Это не опасно, просто нелепо как-то. Ради всего святого, она ему в матери годится.
– Ногу поцеловать можно. – Она то ли извинялась, то ли дразнила. – Остальные варианты мужу не понравятся.
Мальчик и вправду расстроился, как ребенок, которого оставили без добавки мороженого.
– Правда нельзя?
– Может, вам лучше кого другого найти? – Рассердиться на него было невозможно.
Он кивнул, ну что же, не удалось так не удалось, потянулся к ней, поцеловал в щеку, потом в другую, словно прощаясь. А потом легонько дотронулся губами до губ. Удивительно нежно.
– Ну вот, вы выиграли очко.
– Нет, это не считается, надо сильней… – Он выразительно пожал плечами.
– Что поделаешь? – Сара против воли улыбнулась и пошла к мосту, а ласковый поцелуй остался на губах вкусом десерта. Но она все равно не понимала, что же произошло.
Сара проснулась от приглушенного шума – под окном по каналу прошли первые лодки. Она лежала в постели, а день потихонечку, маленькими шажками подбирался к ней, сон переливался в явь, и оба ручейка сливались в один. Она упивалась этой неслыханной роскошью – утро, золотое, полное новых возможностей, медленно входило в нее. Уже много лет она просыпается, как бегун, готовый к мгновенному старту, – сон исчезает от жалобного хныканья младенца, от рвотных позывов щенка, от рева мусорного грузовика под окном соседнего дома – а мы забыли выставить мусорные баки. Отбрасываешь дрему и несешься вниз, а за тобой шлейфом летят недосмотренные сны.
Теперь она поборола желание немедленно встать и еще ненадолго угнездилась в ночном тепле собственного тела. Воображение носилось где-то далеко, постепенно, шаг за шагом, возвращаясь обратно. Грань между сном и явью расплывалась. Зыбкие остатки сна сливались с первыми утренними мыслями. Она вспомнила, как Тайлер как-то после школы с восторгом рассказывал ей о приливных заводях среди прибрежных камней и о том, сколько там разной живности обретается – между морем и землей. «Вот и я спряталась в такой лужице», – улыбнулась Сара.
