– Это и есть твоя пекарня?
– С пяти до одиннадцати утра пять дней в неделю. Пошли.
И он повел ее в коридор за пекарней, вверх по скрипящим деревянным ступеням с выцветшей розовой ковровой дорожкой. Застарелый запах табака мешался с ароматом хлеба. Наверху Генри нажал на фигурный звонок у матовой стеклянной двери. Открыли почти сразу же. В дверном проеме стоял высокий полный мужчина лет за тридцать в смокинге и мешковатых штанах.
– Генри, – обрадовался он. – Мой друг, вы заставляете мир так приятно пахнуть по утрам. Я рад, что вы пришли. А это кто?
– Меня зовут Дария. – Она протянула руку.
– Чудесное имя. Прелестное лицо. Я – Уильям. Добро пожаловать в Подпольный ресторан.
– Куда? – Она невольно понизила голос.
– Сама увидишь, – прошептал в ответ Генри.
Огромная, высокая зала, потолок метров шесть, не меньше, громадные многостворчатые окна – а за ними видны краны и контейнеры порта, и дальше вода. Дубовый паркет, не моложе самого здания. В дальнем конце залы кухня с гигантской шестиконфорочной плитой и вместительным холодильником. Рядом с духовкой весело потрескивает дровяная печь для пиццы. Крутая красная лесенка ведет на антресоли над кухней. Остальную часть залы занимают два длинных стола, при них – несколько старинных диванчиков и солидного размера кресел, в которых с удобством расселись посетители с бокалами вина в руках.
Генри взял со стола два бокала, вытащил из кармана пальто бутылку красного вина.
– Чудные карманы в этом пальто, – весело заявил он. – Бочонок поместится.
Дария оценила мягкий, насыщенный вкус вина с оттенком вишни и шоколада. В зале, несмотря на огромные размеры, было тепло. Утонув в креслах, Генри и Дария разглядывали остальных посетителей.
– Так Уильям здесь живет?
– Ага. Я его знаю, потому что с утра в пекарне он всегда первый за хлебом. И всегда знакомится со всеми новыми пекарями. Он – владелец здания.
Дария глянула на вихрь нестриженых волос, на обтрепанный низ мешковатых штанов.
– Программист, – объяснил Генри. – Бывший.
– Так теперь он шеф-повар?
– Нет, повар вот там. – Генри указал на маленького, худого человечка, семенящего по кухне, и назвал ресторан, о котором Дария только в журналах читала. Восемь столиков, заказывают за месяц, никаких меню. – Он там работает, но по выходным любит поэкспериментировать, вот Уильям и заманил его сюда. У себя Уильям собирает гостей в первый раз. Он носится с этой затеей, как с младенцем, но почти всегда устраивает ужин на новом месте. Еще до моего приезда это был старый склад, его на следующий день собирались снести. Пригласили поэтов, они писали стихи на стенах и ели руками.
– Неужели? – недоверчиво протянула Дария.
– А почему бы и нет?
Уильям держал в руке медный коровий колокольчик. Нежный звон призывал всех к столу.
Время приближалось к полуночи, на столах валялись салфетки и грязные столовые приборы, скатерти напоминали помятые простыни. Посетители откинулись в креслах, лениво допивая кофе, смакуя последний глоток портвейна. Кончики пальцев нежно касались белых тарелок, подбирая невидимые крошки шоколада – на десерт подавали посыпанные корицей трюфели. В воздухе еще чувствовались ароматы еды. Запах вился вокруг обнаженных плеч, гнездился в завитках волос. Ризотто с лисичками, сладковатое, густое, маслянистое, с сыром пармезан, свиная отбивная в белом вине с розмарином и чесноком. И, конечно же, хлеб – длинные белые батоны, их передавали руками, отрывали кусочки, макали в зеленоватое оливковое масло с вплавленными в него темными каплями бальзамического уксуса. Винные бутылки, давно перепутав исконных владельцев, переходили с одного конца стола на другой – словно проводники вдоль вагона поезда. Художники перезнакомились с букинистами, водопроводчики – с учеными. Блюда менялись, едоки пересаживались. В одном углу две головы, как оплывающие свечи, медленно клонились все ближе и ближе друг к другу.
Генри устроился рядом с Дарией на диванчике, их плечи едва соприкасались.
– Вот так ты и живешь? – Она очертила рукой и комнату, и собравшуюся компанию.
– Когда получается. – Генри помедлил. – Но не всегда получается. Я помню, как ужасно боялся, когда в первый раз отправился в дорогу. Изображал, что мне море по колено, но на самом деле дрожал от страха.
– И что вышло?
– Я попал в Венецию. К этому времени путешествовал уже месяцев пять. Конец ноября, приехал – почти совсем стемнело, примерно как тут, туман и зябко. Камни мостовых ужасно холодные, сквозь подошвы ботинок пробирает. Вокруг ни души, только странная музыка – ниоткуда и отовсюду. Вдруг открываются двери церквей, выходят толпы народа, все в черном. Идут в одну сторону и меня за собой увлекают. А я понятия не имею, что происходит.
Доходим до Большого канала, там на другой стороне собор – Санта-Мария делла Салюте – весь в огнях. Толпа движется по мосту, и я уже на самой середине. Оглядываюсь назад и вижу тот мост, на котором нам бы положено стоять, – последний мост через Большой канал перед лагуной. А тот мост, где я, – его тут вообще быть не должно.
– Это как?
– Мне потом объяснили, что я попал на Чумной фестиваль, и через канал к Санта-Мария делла Салюте каждый год строят понтонный мост. А через пару дней разбирают. Я прошел по несуществующему мосту. После этого не так уж важно, боишься ты или нет.
Он улыбнулся, и Дария медленно улыбнулась в ответ:
– Хорошая история.
Пока они разговаривали, посетители принялись медленно, неохотно одеваться – шелковая подкладка пальто приятно холодит кожу, ароматы пряностей и духов мешаются между собой, выплескиваются в ночь.
– Устала? А то у меня есть план.
Она привычно приготовилась ответить шуткой, пофлиртовать – а потом передумала. То ли из-за вина, то ли просто поздний час, но неохота плести нити пикантного разговора. Интересно, что же он задумал, что хочет сказать?
– Хорошо, – кивнула она.
Внутри плавучего дома было тепло, свет полупритушен.
Дария сняла пальто, повесила на крючок у двери.
– Я-то думала, на лодках всегда холодно. Кругом вода и всякое такое. А тут жара.
– Профессиональный риск. – Генри шагнул на кухню. – Иди сюда.
Он наполнил водой облупленный чайник, поставил на плиту. Достал из холодильника белый пластиковый контейнер, открыл крышку, удовлетворенно вдохнул.
– Вот понюхай, – подвинул поближе к ней. Дария наклонилась, и мир исчез, остался только туннель с белыми стенками. А внутри масса, похожая на овсяную кашу, – поднимается к ней, чуть-чуть подрагивает. Она вдохнула запах: сложный, ускользающий, сладковатый и в то же время резкий – песок, море, солнце. Припомнился горе-хлеб амишей, но этот совсем другой.
