Ой, мне кажется, понтон, на котором покоится наша баржа, напоминающая плавучую фуру для бродячих артистов, опасно наклоняется влево, а мы не опрокинемся, волнуется Алан, ерзая на стуле, очень уж сильно качает, но Большой Босс уверяет, что никаких проблем, nema problema, ха-ха! Скажи, дескать, своему дружку, что никаких проблем. Никаких проблем, говорю я Алену, и ловлю бутылку ракии и стаканы, которые катятся по столу. Баржа все еще кренится влево, спятить можно, что ты там говоришь, орет Ален, я ничего не слышу.
Цыгане играют всё быстрее и быстрее, они бегают со своими инструментами вокруг нас, естественно, все кончается дракой, вот уже летит по воздуху один столик, другой… в секунду кабак превращается в боксерский ринг, то тут, то там апперкоты, слева, справа, черт побери, орет Ален, они тут все с ума посходили, что ли? Девица с головокружительным декольте, взобравшись на чудом не опрокинувшийся столик, истерически рыдает, цыганский оркестр играет все громче, jivili, радостно долдонит Большой Босс, и, как будто желая поставить последнюю точку, Мирослав выхватывает пистолет типа браунинга, левой рукой взводит курок, нет, у сербов это просто помешательство какое-то, и несколько раз стреляет в воздух, бах, бах, бах, надо же утихомирить других, прежде чем самому ввязаться в общую потасовку.
Ну и вечерок!
Наконец-то мы бог знает каким образом выбираемся из этой кучи малы, счастье, что еще живы, но тут за Аленом бежит один из цыган, требует, чтобы он заплатил по счету, в счете этом хрен знает сколько всего понаписано, ничего себе шуточки, двадцать тысяч динаров, в жизни ноги моей не будет больше в этих «Пантерах» и вообще в этой Сербии, тут все до одного свихнутые, и нечего говорить, что виной всему чертова Tranzicija, переходный этот период или что там еще, но сами сербы — люди совершенно сдвинутые и к тому же очень опасные. Вот правда и вот суть проблемы, и я сама наполовину славянка и тоже опасна, ведь это я, не осознавая угрозы, притащила Алена против его воли сюда, и теперь он в совершенно безысходной ситуации…
— Да-да, ты прав, — говорю ему, как только он хоть немножко успокаивается, — эти люди сплошь ненормальные, ну и что будем делать?
Ален не отвечает. Стоим в нерешительности на берегу, глядя на все еще накрененный влево кабак, пока не появляется Дарко в разодранной окровавленной рубашке, с широкой улыбкой на губах, правда, одного зуба теперь не хватает, — пока он не появляется и не предлагает нам свои услуги:
— Nema problema, Francuzi, сейчас отвезу вас домой, nema problema, Большой Босс приказал, ну что — оʼкей?
— Оʼкей, оʼкей, а что еще остается, — шепчет Ален. — Нам туда, что ли? — он усталым жестом фаталиста показывает на «мустанг», который смирно ждет нас бок о бок с «майбахом» Мирослава.
— Ага! Поехали, Francuzi, — весело отвечает Дарко, влезая в свой болид и включая мотор.
Разумеется, мы следуем за ним, какое уж тут сопротивление, мы совершенно без сил.
18
— Да-а, жизнь в Белграде — это вам не санаторий, — дожимает нас за завтраком дядя Владан, глядя при этом вполне сострадательно.
Мы на кухне. Я делаю себе бутерброд с prsutʼом, копченой свиной грудинкой, выпиваю рюмку ракии и закусываю. Клин клином вышибают, учил меня Мирослав, ракия с утра — лучший способ избавиться от похмелья, так что инструкция выполнена в точности. Алена при одном только виде моего завтрака тянет блевать, настроение у него поганое, жить не хочется, мрачно на меня глядя, он наливает себе полный стакан антипохмелина под названием Schoum с поистине волшебным составом: это раствор 95-градусного этилового спирта с маслом перечной мяты и метилпарагидробензоатом. Владан за компанию со мной пьет ракию: ему надо излить душу.
— В Сербии все меняется каждую минуту, если не каждую секунду, уж я-то знаю, мне ли не знать, — говорит дядя, вздыхая. — Они… (за этим местоимением у Владана стоят сербы, все сербы, в том числе и «банда сволочей») они страшно утомляют, они то и дело загоняют тебя в угол крутыми и совершенно нелогичными поворотами любой ситуации, вот что они, эти византийцы, проделывают с нами.
Владан хочет сказать — с европейцами, с Francuzi, вообще с «нормальными людьми».
В подтверждение он начинает излагать собственную теорию: здесь ведь как — вот, дескать, ты веришь в нечто, а этого в следующую же секунду уже нет, а то, чего, как ты думал, не бывает, как раз и случится в ближайшем будущем, и нет здесь никакой уверенности ни в чем, потому что, мысля рационально, невозможно предугадать, что произойдет, а чему не бывать, и действительность в этой стране почище любой выдумки, разве тут хоть чего-то нормального дождешься, коммунистическая диктатура, самоубийственный режим Милошевича, войны, экономические санкции, натовские бомбардировки, один жестокий шок за другим, без передышки, и этим многое объясняется.
— Тебе надо бы уже привыкнуть к этому блядскому менталитету, парень. Сербия — страна вялой шизофрении, и болезнь тут куда тяжелее, чем где-либо, ну и часто приходится из-за этого сталкиваться с иррациональным поведением, — объясняет он явно подавленному Алену. — Сербия — это сплошной бардак, и нет никакой уверенности, что выйдешь из этого бардака целым и невредимым.
Между тем для самого дяди многочисленные и разнообразные повороты ситуации, в последние-то дни, вроде бы вполне благоприятны. Для начала, закрепляя свою победу над «бандой сволочей», он намеревается провести еще один митинг Лиги, потом снова созвать пресс-конференцию, и на этот-то раз мы вернем себе все отнятое у нас имущество, да, он твердо решил отстоять свои права, отобрать у «банды сволочей» награбленное, мы еще посмотрим, кто кого возьмет за яйца… Тут Владан залпом допивает свою ракию и отправляется в кабинет разрабатывать стратегию и тактику.
Едва он исчезает за дверью, принимается трезвонить мобильник. Это Стана. Даже без «здрасьте» она начинает выкладывать, какой ужас приключился вчера вечером у них с Гагой. Они совсем уже собрались ехать к нам в «Black-Panthers», и тут Гага обнаружил, что его «тойоту» последней модели, припаркованную на углу и стоившую целое состояние, попросту угнали.
— Черт побери, ничего себе сюрпризец!
— Пррросто катастрррофа! — подхватывает Стана. — Это катастрррофа, Гага на грррани самоубийства, а хуже всего — что он знает виновника трррагедии.
И давай рассказывать, как они ночью бродили по кварталу мелких спонсоров — знаешь, рррядом с аэррропорртом? — и как нашли машину перед домом одного из них, и как всю ночь смотрели на «тойоту» и не знали, что же теперь делать, и как этот наглец, не обращая на них никакого внимания, вышел из дому и увел машину прямо у них из-под носа, будто она его собственная.
— Черт побери, — повторяю я. — Поганая история. А что полиция? Вы ходили в полицию?
Да нет, конечно же нет, какая там полиция! Этот ублюдочный спонсоррр как ррраз и служит в полиции, так что, сама понимаешь, сбыть кррраденую машину для него не пррроблема!
