– С вас тоже берут?
– Ага. Этот налог выплачивается с суммы. Сейчас это, по-моему, двадцать тысяч. То есть я получаю такую сумму, это где-то три-четыре моих зарплаты, и после этого с меня берется налог. А у нас же в бухгалтерии вычитают его с каждой зарплаты. Плюс еще и с суммы. Таким образом, государство получает свой налог, а остальные суммы уходят налево. Будь моя воля, я бы государству ни копейки налогов не заплатил, потому что нельзя платить ему на халяву. Налоги оно должно отработать, а не получить.
Асов опять закурил и замолчал. Все, что он говорил, заставляло его злиться. Сергей молчал, но все же ему было интересно, и он вопросительно посмотрел на Сашу, спросив:
– А как же эти приговоры? Убивают, режут и получают по пять лет или десятки.
– Это еще половина правды, – продолжил Саша. – Посмотри на санкции статей. Когда я работал в тюрьме, то там сидел на больничке парень из колонии, у него ко всему прочему еще и судимости были до этого. Он был осужден на три года колонии общего режима по части 1-й статьи 105-й. Убийство, умышленное причинение смерти без отягчающих обстоятельств, да и максимальная санкция статьи, начинается от шести лет плюс назначение наказания ниже предусмотренной санкции.
– Не может быть. За убийство?
– Да, да. Кто такие законы пишет? Конечно, будут совершать преступления, карательной силы у государства вообще нет. Да и по более тяжким статьям максимум отсиживают половину срока, потом уходят по УДО [9] . Государство установило цену человеческой жизни, чего делать ни в коем случае нельзя. А именно столько-то лет лишения свободы, которые зачастую измеряются в конкретной валюте. Была бы смертная казнь, человеческая жизнь была бы бесценна.
– Ну, сколько невинных расстреляли.
– Не надо путать понятия, тьфу, блин, определения, по-другому скажем. Если ты сомневаешься, то не расстреливай. Никто не заставляет. Каждый факт незаконного приговора – это вина конкретного человека, а не закона. А уж если кого и хотят убить по политическим или личным мотивам посредством машины правосудия, то отмена смертной казни от такого не защитит. Все равно сгноят где-нибудь глубоко в колонии. Сам подумай, легко ли быть бойцом на фронте, когда тебе запрещают убивать врага. Борьба с преступностью такой и должна быть по природе, а не беловоротничковой статистикой. Если отбросить всю казуистику и процессуальное право, то это элементарная драка конкретных людей. Один от лица государства, другой сам по себе. И все это перед лицом независимого арбитра, то есть судьи. В этом заключается принцип состязательности сторон. Ничего более лучшего для установления истины еще пока не придумали, повторяю, и вряд ли придумают.
Справедливость устанавливается элементарной состязательностью сторон. Вот так. Хотя я, конечно, согласен, что в нынешних условиях вводить смертную казнь нельзя. Машинка-то не работает. Но ужесточать уголовную ответственность необходимо.
– Да уж. Согласен.
– Характерный пример, как говорится. Хочешь?
– Ну, давай.
– Угадай, с какой статьей я познакомился первой, когда пришел в милицию.
– Кража?
– Нет.
– Ну не знаю.
– Это пресловутая 200-я (двухсотая).
– Это что за статья?
– Я сам удивлялся, но это обман потребителя, а именно обмер, обвес потребителя либо введение потребителя в заблуждение относительно свойств или качества товара. Почти помню до сих пор формулировку. Но и в этой статье были свои недоработки. Это наличие прямого умысла, который возможно доказать только признанием злодея, а не наличием фактического деяния. Плюс специальный субъект, то есть продавец, который работает по трудовой или по договору. Этой статьи сейчас нет в природе. Она, типа, декриминализировалась, и посмотри, что сейчас творится на рынках и в магазинах. Раньше нам стоило только зайти на рынок, и он тут же закрывался, а товары ненадлежащего качества пропадали из продажи. Теперь же торгуют всем подряд и не боятся. Отсутствие этой статьи должны были компенсировать административные протоколы, но, во-первых, милиции нужны «палки», а не административка, и никто не будет выявлять правонарушения, которые не дают уголовных дел. Во-вторых, штраф – это не лишение свободы. Вот мы теперь и имеем просроченные йогурты и собачье мясо вместо свинины.
– Это точно, страшно продукты покупать.
– Кто виноват? Избирательный гуманизм и желание получить атрибут западной идеологии, а может, просто лоббист западных продуктов питания, потому что почти все продукты у нас с Запада, и большинство из них просто отрава. Типа свежих сливок из Австралии или курятины америкосовской.
Опять тянулась дорога, мерно гудела печка. На черном небе, покрытом хаотичными звездами, у горизонта Саша разглядел едва белеющие косые черты облаков в слабом свете луны. Одно продолговатое облако, состоящее из косых черт белого пара. «Перистые облака, – подумал Саша. – Откуда я знаю их название?» И снова память перенесла его в то время, когда он жил в гарнизоне и готовился к поступлению в институт. В тот год они проводили много времени с отцом. Длинные зимние прогулки. Отец выгуливал взрослого сенбернара на длинном поводке из парашютной фалы. Саша катался на лыжах. Все вместе они уходили в лес. Саша и сенбернар Кеша выросли в одной комнате, и из-за его интеллекта Саша считал Кешу своим младшим братом. Втроем они гуляли по глубокому снегу, уходя в глубь леса, который изолировал заброшенный военный гарнизон от всего мира. Там, где уже нельзя было встретить людей (большинство боится больших собак), отец отпускал сенбернара с поводка, и тот весело скакал по глубокому снегу. Саша ходил на лыжах, которые скользили в снегу, оставляя наверху только кончики носков. Эти кончики лыж походили на скрывшихся под снегом зверьков и представляли для сенбернара исключительный соблазн. Кеша подбегал и хватал эти кончики, покусывая, а Саша, смеясь, отгонял его. Но все равно у Саши всегда были лыжи с отгрызенными кончиками. В лесу от белейшего снега и зимнего солнца слепило глаза, особенно когда Саша, найдя косогор, спускался с него вниз, как заправский горнолыжник. Внизу его ждали отец и Кеша. В лесу всегда стояла оглушающая тишина, и душа растворялась в глубоком умиротворении и спокойствии. В таких прогулках по-настоящему начиналась любовь к своей земле. На одной из таких прогулок, в яркий солнечный день, без облаков, они вышли на открытую полянку. Воздух был настолько чистым и холодным, что небо было неестественно голубым, точнее, взгляд беспрепятственно проникал сквозь пространство, пока даль не закрывалась голубоватым маревом. Внутри рождались радость и восхищение этим ничем не ограниченным пространством. Они вместе с отцом смотрели на небо и вдруг одновременно увидели, как высоко проплывает белоснежное облако, состоящее из косых белых черт.
– Мы такие облака называем перистыми, – сказал отец.
– Да, похожи на пух, – ответил тогда сын.
Саша вновь сосредоточился и увидел кабину «Газели» и расширяющуюся дорогу. Она была обозначена новыми рядами фонарей. Справа от дороги светилось множество огоньков, это был крупный город.
