Поиски ключа продолжались долго, наконец ключ был найден заряжающим Осипом Бянкиным. Втроем они стали подтягивать ленивец, но ленивец не поддавался: он был натянут до отказа.
— Надо выбрасывать трак, — заявил ефрейтор.
— Надо, — нехотя согласился с ним Щербак.
— Давайте выбрасывать. Бянкин, тащи паука с выколоткой, — приказал Саня.
Бянкин нагнулся, прищурясь, осмотрел гусеницу, ударил по ней каблуком и решительно плюнул:
— И так сойдет, лейтенант.
— А если свалится?
— Хрен свалится, — заявил Бянкин.
Авторитет ефрейтора в экипаже был непоколебим. Малешкин облегченно вздохнул. Выбрасывать траки — грязная и утомительная работа. А Саня с минуты на минуту ждал команду: «Заводи».
— Щербак, у тебя все готово? — отрывисто спросил Саня. Щербак козырнул:
— Так точно, товарищ лейтенант.
— У тебя, Бянкин?
Заряжающий пожал плечами:
— Мои снаряды всегда готовы.
— Домешек? Где наводчик?
Саня оглянулся. Домешек стоял сзади. Вид его испугал Саню. Вернее, он не увидел самого Домешека. Он увидел длинный белый, как у грача, нос и огромные белки, которые, казалось, вот-вот вывалятся из глазниц. Домешек протянул Сане руку:
— Вот…
— Что это? — спросил Саня.
— Чека… от гранаты.
Саня ничего не понимал, не понимали и Щербак с ефрейтором. Но всем вдруг стало страшно.
— Я проверял в сумках гранаты и не знаю как… вытащил чеку. — Домешек хотел улыбнуться, но вместо улыбки лицо его задрожало и сморщилось.
У Малешкина обмякли ноги, и все вокруг стало нереально маленьким и серым.
— Граната без чеки в сумке? — спросил ефрейтор.
Домешек кивнул и, схватившись за голову, сел прямо в снег.
— Почему же она не взорвалась? — вслух подумал Саня.
— Наверное, трубку взрывателя прижало. А то б она рванула. — И Бянкин зябко поежился.
— Что же теперь делать-то?
Саня по очереди посмотрел на своих ребят. Домешек сидел на снегу и тупо разглядывал ладонь, на которой лежала чека. Щербак, уставясь на самоходку, размазывал по лицу грязь. Ефрейтор Бянкин сворачивал цигарку и никак не мог свернуть: то просыпался табак, то рвалась бумага.
Малешкина сковал ужас. Его самоходка, родной дом, превратилась в огромную глыбу взрывчатки. Малейший толчок — капсуль-детонатор срабатывает, и… Саня закрыл глаза и увидел огромный взрыв, а на месте машины — черную яму. Он невольно попятился.
— Дела так дела, — протянул Бянкин; ему все-таки удалось свернуть папироску и закурить.
Малешкин взглянул на ефрейтора, который жадно глотал дым, и протянул руку. Бянкин отдал ему окурок. Саня затянулся, обжег губы и опять рассеянно спросил:
— Что же делать-то теперь, а? Если взорвется машина, нам всем… — и не договорил.
Впрочем, все поняли и молчали. И в этом молчании младший лейтенант Малешкин почувствовал, что теперь все зависит от него. Он командир, он за все в ответе. Саня закрыл ладонью глаза, стиснул зубы.
— Сержант Домешек, вы сейчас пойдете в машину и достанете ту гранату. Понятно?
Домешек скорее удивленно, чем испуганно посмотрел на командира, словно спрашивая: «Ты что, шутишь, лейтенант?» — и наконец понял, что это не шутка, а приказ. Он поднялся, опустил руки и тихо по складам проговорил:
— Есть достать гранату.
С минуту он стоял, повесив руки и опустив голову, потом поднял ее, горько усмехнулся и пошел к машине. Когда он уже занес ногу за гусеницу, Малешкина обожгла мысль: если Домешек погибнет, ему тоже не жить. «Так зачем же и ему? Уж лучше один я». И Саня тихо позвал:
— Мишка.
Домешек через плечо посмотрел на командира.
— Вернись.
— Зачем?
— Назад! — грубо оборвал его Саня.
Домешек пожал плечами и вернулся.
— Я сам… Понимаешь, я сам. — Саня отвернулся от наводчика, посмотрел на корявую сосну с перебитой макушкой. — В какой сумке она?
— С левой стороны.
— Какая она?
— Не знаю, лейтенант. Я ее не видел. Когда я увидал в руке чеку, все забыл, ничего не помню, словно по затылку бревном ахнули…
— Значит, в левой?
— Кажется, в левой.
— «Кажется», «кажется»! Должен точно знать, — взорвался ефрейтор. — Лейтенант, давай я ее достану?
— Нет… Я сам.
— Разрешите. Для меня эти гранаты раз плюнуть.
— Ефрейтор! — И Малешкин так посмотрел на заряжающего, что у того сразу отпала охота настаивать. Бянкин посоветовал лейтенанту снять фуфайку.
— Без нее удобнее, — сказал он.
Саня стащил фуфайку, бросил ее на снег, потом снял шапку и тоже швырнул, подошел к машине, вскочил на нее и взглянул в открытый люк. Оттуда на него дохнуло холодом. Он оглянулся на ребят, хотел улыбнуться, помахать им рукой, сказать что-нибудь доброе, но улыбки не получилось, рука не поднялась, и сказал он то, что надо было сказать:
— Отойдите от машины подальше. А то взорвется, и вам будет хана. — Последних слов Саня не хотел произносить, они сами неожиданно соскочили с его губ, и Малешкин почувствовал, что он немеет от страха.
— Господи, помоги! — прошептал гвардии младший лейтенант Малешкин и спустил ноги в люк, как в могилу.
Саня не помнил, как он разыскал гранату, как осторожно и цепко ухватил ее за взрыватель и вынул из сумки.
Когда Саня вылез из машины и вытер с лица пот, который был холоднее родниковой воды, он опять увидел мир, огромный и прекрасный, хотя над лесом висело сырое, тяжелое декабрьское небо. Саня поднял вверх гранату и закричал:
— Ребята! Вот она!
Ребята подошли и боязливо покосились на гранату, которую Малешкин так сжал, что побелели пальцы.
— Забрось ее вон туда, в кусты, — посоветовал Домешек.
Но Саня категорически отверг это разумное предложение, сказав, что на взрыв сбегутся и опять припишут батарее ЧП.
— Вставить на место чеку. Вот и все, — сказал Бянкин, — Мишка, давай чеку. — Ефрейтор подул на чеку, обтер об ватник и подступил к командиру.
— Где там дырка?
Малешкин протянул заряжающему руку с гранатой.
— Что же ты зажал дырку? Раздвинь пальцы!
— Не могу. — Саня спрятал гранату за спину.
— Почему? — удивился ефрейтор.
— Боюсь.
Бянкин попытался отобрать у Малешкина гранату.
— Ладно, черт с тобой. Держи крепче взрыватель.
