— На Марс, — поправил его Денис.
— В общем, на Марс, на Венеру и прочее. Сценарий принят. И ты знаешь, кто будет делать? Сам Гостилицын.
— А я тут при чем? — равнодушно спросил Отелков.
— Как «при чем»?! От тебя теперь все зависит!
Иван Алексеевич удивленно смотрел в рот Васеньке. Но тут на помощь Шляпоберскому, который тащился к главному длинными окольными путями, поспешил сам писатель и прямо спросил Отелкова:
— Говорят, у вас есть собака Урод. Она действительно урод или просто так называется?
Но Васенька не дал ответить Отелкову.
— И называется так, и по своей комплекции сущий урод. В общем, фотогеничнейшая образина. Пальчики оближешь, — заверил Васенька и для чего-то подмигнул.
Ивану Алексеевичу ничего не оставалось, как подтвердить, что у собаки раздроблен таз и вывернуты задние ноги.
Глаза Дениса засияли ярче.
— А можно ее посмотреть?
Иван Алексеевич равнодушно пожал плечами. Этот жест писатель расценил как отказ. Он стал горячо убеждать Ивана Алексеевича, что именно такая собака ему и нужна, что именно такую он видел мысленно, когда писал сценарий. Отелков смекнул, что дело, видимо, стоящее, может, и для него что-нибудь выгорит. Он охотно согласился хоть сейчас показать своего Урода. Васенька Шляпоберский схватил писателя и стал его душить.
— Чей коньяк, Дениска, черт?! Как только ты мне сказал: нужна необыкновенная собака, я сразу подумал об Уроде. И что я тебе тогда сказал? Я сказал: «Будет тебе собака!» Скажи, не так?
— Так, так, — сдавленно бормотал Денис, стараясь вырваться из лап Васеньки.
— Чей коньяк?
— Твой, твой!
— Ух ты, талантище мой милый! — Васенька поцеловал Дениса в обе щеки и так сжал напоследок писателя, что тот только жалобно пискнул.
Решили ехать смотреть Урода немедленно. Васенька бросился ловить такси, но его остановил Сроков.
— Надо взять с собой Гостилицына, — сказал он.
Васенька поморщился.
— Ну зачем?.. Это же такая докука. Хоть он и гений, но скучнее не найти во всем городе.
— Вряд ли поедет, — заметил Иван Алексеевич.
— Ни за что не поедет! Убейте меня на месте — не поедет, — так авторитетно заявил Васенька, словно он сам и был Гостилицын.
Но Денис отверг все доводы Васеньки и убедительно доказывал, что смотреть собаку без режиссера не имеет смысла.
Денис попросил Отелкова подождать на улице, а сам пошел искать Гостилицына. За ним увязался Васенька Шляпоберский: он боялся, как бы писатель не сбежал от него.
Они вернулись неожиданно быстро. С левого бока Дениса Срокова катился, подпрыгивая, поэт Саша Вызымалов, с правого, как журавль, вышагивал длинный и тонкий Гудериан-Акиншин.
— Гостилицын куда-то смылся. Одни едем, — радостно объявил Шляпоберский.
Однако не так-то легко оказалось уехать. Васенька напомнил Денису про выигранную бутылку коньяку и потребовал немедленно ее уничтожить. Шляпоберский с поэтом Сашей Вызымаловым подхватили писателя под руки и, как барышню, повели в винницу. За ними, не отставая ни на шаг, закачался Акиншин. Уважая свой солидный возраст, Иван Алексеевич, поотстав, шел один, делая вид, что он к этой компании никакого отношения не имеет.
В подвальчик по трем ступенькам спустились гуськом, при этом каждый думал, что одна бутылка на пятерых все равно что слону дробина; примерно так же думал и писатель Сроков. Гудериан с поэтом думали, что если их и обнесут, то они все равно ничего не потеряют. Иван Алексеевич размышлял о слабохарактерности ясноглазого Дениса, о простодушной наглости Васеньки Шляпоберского, о поэте с Гудерианом, которых понесло на запах вина, как лошадей на овсяное поле. Однако думал о них Отелков без злости, так как в душе он был человек добрый. Да и на кого, в сущности, злиться? Гудериан с поэтом были настолько несчастны, что ничего, кроме жалости, не вызывали. На Васеньку Шляпоберского сердиться было просто невозможно: на редкость обаятельный бездельник. Обаяние Васеньки способно расплавить даже каменное сердце. Благодаря обаянию он поступил в театральную студию, стал артистом и теперь весьма удачливо здравствует на ухабистой стезе искусства.
В подвальчик они нырнули, как рыбы на дно. Ничего там не изменилось со вчерашнего дня. Стоял все тот же приглушенный уютный шумок, витали родные запахи, и тянулась длинная очередь к прилавку. Васенька Шляпоберский для приличия спросил:
— Кто что будет?
Саша Вызымалов стал длинно и нудно объяснять, что он от этого дела лечился у знаменитого психиатра.
— Я тоже у него лечился, — заявил Васенька.
— Да-а? — разочарованно протянул поэт и махнул рукой, как бы говоря: «Ну, тогда давай!»
Иван Алексеевич сказал, что он не хочет, но отказ его прозвучал тихо и неуверенно. Денис Сроков попросил для себя сто граммов рислинга. Гудериан-Акиншин заявил твердо и решительно:
— Я солдат.
Васенька нажал на свое обаяние. Не прошло и пяти минут, как у каждого было по стакану коньяку с шампанским и по дольке лимона. Чокнулись, выпили и сразу же заговорили о литературе, об искусстве, о журналах, о театрах. Сначала всё ругали и охаивали, после второго бокала стали усиленно расхваливать друг друга. Дениса Срокова с головой завалили эпитетами: «талантливый», «плодовитый», «художник», «мастер» и т. д. и т. п. Теперь он уже не морщился, не говорил: «Ну хватит вам», — а принимал лесть, как пряник. Саша Вызымалов все время величал Дениса стариком и призывал его идти куда-то вперед и дальше.
Васенька Шляпоберский намекнул, что не худо бы пропустить еще по стаканчику. Иван Алексеевич наотрез отказался, заявив, что пора уже ехать.
— Куда? — в один голос спросили поэт с Гудерианом. Денис охотно сообщил, куда и зачем они едут. И Саше с Гудерианом захотелось посмотреть на Урода.
— Ну, так едем! — обрадованно воскликнул Сроков.
Иван Алексеевич мрачно посмотрел на модные красные носки Гудериана, из которых вызывающе выглядывали пятки, и с досадой сказал:
— Ладно, поехали.
— Неплохо бы затариться, — заметил Васенька.
Его дружно поддержали. Отелков тоже не возражал. Сроков торопливо вытащил из кармана две красненьких, сунул в руку Шляпоберского и сказал:
— На все.
— Не забудь Уроду студня купить, — напомнил Иван Алексеевич.
Васенька с поэтом и Гудерианом побежали в магазин затариваться. Отелков с Денисом пошли ловить такси.
«Сейчас, пожалуй, самый удобный момент попросить взаймы десятку, — подумал Иван Алексеевич. — Но как? Займы даже у друзей унизительны. А тут новый, совершенно незнакомый человек, писатель. Черт знает что еще подумает обо мне, а то и вовсе откажет». Отказа Отелков боялся пуще всего и решил привлечь в качестве посредника Васеньку Шляпоберского, который считался на студии гением по долгам.
