Марья Антоновна уже давно спала, а он все обдумывал и подбирал причину отказа, сидел, сгорбясь над листком бумаги, обмакивал перо в чернильный шкалик, но перо сохло, повиснув над строчкой. Лампа чадила, и приходилось все подкручивать и подкручивать фитиль. Сильно пахло керосином и жженой тряпкой. Проснувшись, Марья Антоновна долго протирала кулаком глаза, а потом сипло проговорила:
— Не видишь, что керосина в лампе нет? Господи, за что я терплю муки? — и закуталась с головой в одеяло.
— А, что будет, то будет, — решил Василий Ильич и прямыми, как частокол, буквами написал:
«В правление колхоза «Вперед». Прошу принять меня в колхоз в качестве рядового колхозника».
Под словом «рядового» он провел жирную лиловую черту.
Рано утром Василий Ильич явился в правление колхоза. Кроме председателя и счетовода Сергея, там были Арсений Журка с приятелем. Арсений, отставя в сторону ногу и мусоля папироску, щурясь, смотрел на председателя. Василий Ильич незаметно присел на кончик скамьи.
— Так, — мрачно глядя на Журку, произнес Петр, — какую же вам справку?
Журка вытянул губы:
— Обыкновенную. Мы ее можем сами сочинить, а вам только подмахнуть и печатью хлопнуть. Вон Генька мастер писать: десятилетку кончил. Давай, Генька!
Рыжий, заляпанный веснушками Генька покосился на председателя, потом, изгибаясь, словно резиновый, подошел к счетоводу.
— Пошел прочь, — оттолкнул его Сергей.
— Дай ему бумаги, пусть пишет, — разрешил Петр.
Генька быстро накатал справку.
— Вот, Петр Фаддеич. Справка законная. Абара их не глядя подписывал.
— «Справка дана А. Журке и Г. Шмырову в том, что они действительно являются членами колхоза «Вперед» и что правление колхоза не возражает им работать на стороне», — прочитал вслух Петр. — Куда же собираетесь?
Журка подмигнул:
— К соседям, в «Зарю», свинарник рубить.
— Хорошо ли подрядились?
— Да ничего. Тысчонка верная.
— Неплохо. — И Петр, смяв справку, бросил ее под стол. — Вот так, друзья. Плотники и нам нужны. Кирпичный завод пойдемте строить.
Журка пощелкал пальцами.
— А тити-мити? Сразу или в конце года?
— За трудодни.
— За трудодни? — удивился Журка. — Слышишь, Генька? За трудодни, говорит председатель. — И они захохотали.
Петр отвернулся к шкафу и стал перебирать папки. Журка, видя, что председатель не обращает на них внимания, вынул изо рта папироску, придавил ее к подоконнику и, сморщась, жалобно протянул:
— Петр Фаддеич, дайте справку.
— А кто у меня работать будет?
— Вы тоже наймите плотников.
— Вот как! Где? Может быть, подскажешь?
— Да у них, в «Заре».
Петр даже присел.
— Это как же так? Наши плотники у них будут работать, а ихние — у нас?
— Все время так делается. Как будто вы не знаете? — усмехнулся Генька. — Вы думаете, за трудодни будут работать? Пожалуй, дождешься.
— Будут, — резко оборвал его Петр, — и вы будете.
Журка с Генькой переглянулись.
— А не пойдете — под суд отдам…
Глаза у Журки сузились.
— Ты не пугай! Знаем законы.
— Я не пугаю, а предупреждаю, — и Петр постучал карандашом. — Если вы сегодня же не отдадите старику Екиму деньги…
Журка дернулся и угрожающе шагнул к столу.
— Деньги, которые ты у него украл, — спокойно договорил Петр.
— Неправда!
— Есть свидетели. Вот заявление, — и Петр показал измятый тетрадный листок.
Журка медленно повернулся и, шаркая, пошел к двери. За ним боком, часто оглядываясь, выскользнул Генька.
— Боятся все и молчат, — сказал счетовод.
— Я не буду молчать. Вот посмотрю, что дальше с ними будет, — говорил Петр, нервно открывая ящики стола.
Счетовод собрал бумаги, закрыл на замок железный сундук и выразительно посмотрел на председателя.
— Иди завтракай, — устало кивнул ему Петр и, опустившись на стул, закрыл руками лицо.
Василий Ильич подвинул к столу табуретку.
— Хоть караул кричи, Василий Ильич, — пожаловался Петр.
— Трудно, — согласился Овсов.
— Другой раз так подкатит — на свет глядеть тошно. А потом ничего, отойдет. Промелькнет что-нибудь хорошее, и опять жить хочется. Вчера на Лому как увидел, что печь-то легко исправить, захотелось «ура» кричать. А сегодня стал с людьми беседовать — не хотят завод восстанавливать… Говорят: мы лучше траву пойдем косить.
— Да, да, понимаю, — стараясь не глядеть на председателя, буркнул Василий Ильич.
— Ты не можешь себе представить, Василий Ильич, как обрадовал меня твой приезд. Я ведь письма писал, многих звал. Сколько домов стоит заколоченных! А ты сам приехал…
Василий Ильич заметил, как заблестели глаза председателя, словно их омыли, и, не в силах выдержать взгляда этих глаз, опустил голову.
— Конечно, люди в колхозе нужны.
— Да я не требую сотни, — с укором подхватил Петр, — дайте двадцать-тридцать человек — и все пойдет. Мне нужен актив. Опереться мне не на кого. У нас ведь и партийной организации нет. Спасибо Копылову с Сашком — поддерживают они. Вот твой сосед Матвей Кожин, умный, хозяйственный мужик, тоже мечтает о хорошем колхозе; мечтать-то мечтает, а больше думает о своей усадьбе…
Чем больше говорил председатель, тем страшнее становилось Овсову, он боялся поднять голову и прямо взглянуть ему в лицо.
— Поддержи ты мои надежды, Василий Ильич.
Овсов торопливо вынул заявление.
— Пока один.
— Воюет Антоновна? — засмеялся Петр. — Ладно, нам не к спеху. Пусть привыкнет.
Василий Ильич хотел сказать, что с женой гиблое дело, но сказал что-то невнятное:
— Да кто ее знает. Оно, конечно, так.
Петр, не читая, сунул заявление в папку и положил на стол портсигар. Василий Ильич, наблюдая, как председатель выбирает папироску, ждал другого разговора. Он не сомневался, что его не миновать. Петр, чиркая спичкой, казалось, совсем безразлично спросил:
— С заводом-то как, решил?
— Я, Петр Фаддеич, — начал Овсов, — много думал вчера, да и раньше… — Василий Ильич замолк, поскреб стол ногтем.
— Ну и что же? — Петр, навалясь на стол грудью, пристально посмотрел на Овсова.
— Не могу, нет моего согласия, — Василий Ильич сразу почувствовал, как тяжело было это сказать и как легко стало, когда он уже сказал, только на какой-то миг стыд уколол уши. Но он, осмелев, договорил: — Я не затем сюда ехал, то есть я ехал в колхоз, а не на производство, то есть хотел работать в поле… Вы, Петр Фаддеич, должны понять меня.
