Фельдфебель мгновенно скис и жалобно, как побитая собака, уставился на ротного:
— Ich werbe erschossen?
[8]
— Warum nicht?
[9]
— Ich bitte Sie. Lasst mich am Leben. Wenn unsere kommen, leg ich ein Wort für Sie ein
[10].
— Что?! — Лесников побагровел и сжал кулаки. — Вы послушайте, что этот выродок мне предлагает. — Лесников повернулся к Сократилину. — Он обещает замолвить за меня словечко, когда нас возьмут в плен. Und für die dort?!
[11] — высоким голосом крикнул Лесников и показал на своих ребят.
— Nicht für allen
[12], — буркнул фельдфебель и опустил голову.
— Какая наглость! Какая самоуверенность!.. Сержант Швыгин!
— Я, товарищ старший лейтенант! — рявкнул Костя.
Ротный небрежно махнул рукой:
— Отведи и шлепни.
— Слушаюсь! — радостно крикнул Костя и ткнул унтера прикладом. — Ком, ком, ядрена мать.
Ноги у фельдфебеля подогнулись, он встал на колени.
— Ах ты, гнида фашистская! — Костя выругался, схватил немца за воротник и потащил. Немец заревел, да так, что даже Швыгин опешил.
— Разрешите, товарищ лейтенант, я его здесь?..
Фельдфебель, обхватив Костин сапог, плакал. Это было так омерзительно, что Лесникова передернуло.
— Отставить, Швыгин.
— Что отставить? Почему отставить? Они уже сколько наших?..
— Отставить, — повторил ротный.
— А что с ним делать? Охранять?
Лесников не ответил. Фельдфебель, поняв, что над ним сжалились, стыдливо вытирал слезы.
— Ну и трус же, — сказал Вася Колюшкин.
Лесников расхаживал вдоль капонира и возмущенно разговаривал сам с собой:
— Какая наглость, какая самоуверенность! Как будто уже победили. А где же наши? Почему их нет?
Из-за леса вынырнули «мессеры», а за ними выплыли ширококрылые «хейнкели». Они прошли прямо на город.
— По местам! — закричал Лесников и побежал к своему танку.
Сократилин с экипажем залез в яму, вырытую под днищем машины. Фельдфебель тоже было полез к ним. Но Швыгин показал ему кулак. Немец лег под танком около ямы.
— Здесь и лежи. А попробуешь бежать — во! — Костя показал ему карабин.
— Найн, найн… — залепетал фельдфебель.
Удар был настолько сильным, что фельдфебеля оторвало от земли и стукнуло о днище танка. А Сократилина с ребятами свалило в одну кучу. Взрывной волной сбросило с машины маскировку. Капонир заволокло дымом и пылью. Немец чихал.
— Что, не нравится? Это тебе не по бульварам с француженками тенди-бренди хоп-ца-ца! — кричал немцу Швыгин. Очередным взрывом Костю так тряхнуло, что он прикусил язык.
— Так тебе и надо. Не будешь болтать, — сказал Вася Колюшкин. И в ту же секунду побелел. Послышался жуткий вой. Он нарастал, от него разламывалась голова и леденела кровь. Вася, зажимая руками уши, стонал: «Я больше не могу, не могу!» Немец закричал, заметался, выскочил из-под танка. К вою присоединился оглушительный свист, словно сразу засвистели тысячи паровозных свистков. Это «хейнкель» выбросил контейнер с мелкими бомбами. Они рвались так часто и с таким треском, будто стрелял невероятно огромного калибра пулемет. «Железный дождь, железный дождь», — бессмысленно бормотал Сократилин. Налет кончился так же внезапно, как и начался.
— Старшина! — закричал Швыгин.
— Ну, — отозвался Сократилин.
— Ну… Слава богу. А я думал, оглох. — И Швыгин размазал рукавом по лицу грязь.
Сократилин поднялся в машину, открыл верхний люк, выглянул и увидел танки. Они шли колонной.
— По местам. Танки! — крикнул Богдан.
Колюшкин стал у пушки, Швыгин сел за рычаги. Богдан предупредил, что огонь открывать по сигналу командирского КВ. Он, высунувшись из люка, следил за противником. Танки катились к мосту. Сократилин окинул взглядом свою оборону. На месте соседнего капонира, где стоял неисправный Т-26, зияла огромная яма. А вокруг их машины зеленый лужок был безобразно изрыт и перепахан. На краю воронки лежало что-то похожее на фельдфебеля Герхарда Шеберта.
— А немец-то не ушел, — сказал Богдан. — Ноги ему оторвало.
— Пропали часы, — сказал Швыгин, и сказал так, что нельзя было понять — всерьез он или шутит. Впрочем, обстановка складывалась не для шуток. Танки подошли к Дубиссе и открыли стрельбу. Это были тяжелые Т-4 с короткоствольными пушками. Они вели неприцельный огонь, били в основном по окраинным домам, которым и без того досталось при бомбежке. Два дома горели, никто их не тушил.
Но вот передний танк с десантом оторвался от колонны и рванулся на мост. Заработал наш «дегтярев». Длинной очередью он резанул по десанту. Солдат словно ветром сдуло с машины. Но они не повернули назад, а побежали за танком, стреляя из автоматов. Вася Колюшкин пускал снаряд за снарядом.
— По колесам ему, по колесам! — кричал Сократилин.
— Я уж по всему — и по колесам, и по мордам, а он прет и прет. Пушчонка моя слабовата, — жаловался Вася.
Т-4, пройдя мост, свернул с дороги, бросился на пулеметное гнездо и вспахал его гусеницами, как плугом. А по мосту уже катился второй танк, за ним въезжал третий. «Это конец, — подумал Сократилин, — разве их нашими сорокапятками остановишь?» Швыгин заерзал и стал отчаянно колотить ногой по крышке люка.
— Ты что? — спросил Сократилин.
— До ветру.
— Сидеть! — рявкнул Богдан.
— Нашел время, — сквозь зубы прошипел Вася и схватил Сократилина за рукав. — Смотри, смотри!
Навстречу немецким танкам шел КВ. Пушка Т-4 заметалась. Но KB опередил. Он ударил по башне, и она сползла набок. От второго снаряда споткнулся танк на мосту. Третий стал разворачиваться, подставил борт и заглох с рваным проломом в боку. Немцы, следившие за поединком с того берега, опомнились и открыли бешеную стрельбу. KB, пятясь, отстреливался. Задним ходом он дополз до окопа и спрятался там.
— Вот это машина! Побольше б таких, — вздохнул Вася.
— А почему второй KB не стрелял? — спросил Швыгин.
«Да, верно… Почему же?» — подумал Сократилин. Немецкие танки прекратили стрельбу. Солдаты на том берегу ходили около машин, собирались кучами, размахивали руками.
