— Я хочу… я устала сидеть в четырех стенах, — еле слышно донеслось от придавленной Юли.
— Эти месяцы пролетят так быстро! Лови их, цени, собирай драгоценные мгновения в чашу воспоминаний! — восклицала теща. — Оглянуться не успеешь. Раз — и наш дофин на пороге детского сада, два — в школе, три — он уже бреется и говорит тебе: мама, не лезь в мою жизнь.
Юля осторожно высвободилась из захвата и отошла к столу.
— Не садись! Повязка! — Степин вскрик заставил ее замереть над стулом в полуприсяде.
Юля бросила на него красноречивый взгляд и, помявшись, сказала матери:
— Я бы хотела… я бы хотела все же… попробовать с няней.
«Ого!» — про себя воскликнул Степа. На его памяти это был самый грандиозный демарш против Нины Яковлевны, прежде Юля не осмеливалась ей возражать.
— Исключено! — отрезала Нина. — Это нельзя попробовать, тут либо да, либо нет, либо ты вкладываешь себя, либо ты — при всех благих намерениях — отправляешься в ад! Посмотри на Ясю! Посмотри в эти доверчивые глаза-озера! Он еще даже не ходит, он цепляется за тебя, так неужели ты его безжалостно отбросишь?! Импосибль!
Страстная тирада Нины Яковлевны напомнила Степе о завываниях шекспировских ведьм в пьесе «Макбет», однажды просмотренной в Домском театре. Жесты и мимика тещи обладали размахом, способным впечатлить зрителей последнего ряда. Степан крякнул, а Юля, поникнув, запустила руку в миску пряников.
— Фу! В смысле выплюнь! — опомнился Степа, когда жена надкусила пряник.
Юля посмотрела на него недоуменно.
— Ах да, — сказала Нина, — действительно фу. Это наш дофин оросил.
— Большой попис, угу, — разъяснил Степа. Юля выплюнула пряник и потерла рот. — Нет, этим чаем лучше не запивать…
— Давайте уже подгузник ребенку наденем! — раздраженно сказала Юля.
— Нет, пусть подышит! Я не представляю, как бы вы растили малыша в мое время?
Возможно, Юля имела что ответить на этот вопрос, но она промолчала и начала убирать со стола. У Степы запиликал телефон. На экране горела надпись «БаМайя» — так он называл бабушку с детства. Он извинился и вышел во двор поговорить, а вернулся через пару минут.
— Я это… У бабушки замок заело, надо спасать ее. Поеду я.
— Вперед! Не волнуйся, я еще часок тут побуду, — заверила теща.
«Не-ет!» — беззвучно произнесла Юля.
Степа чмокнул ее в щеку:
— Извини, извини! Такой уж у меня импосибль. Ты береги ногу, ага!
— Какой заботливый муж! — замурлыкала Нина.
— Очень, — насупившись, сказала Юля.
— Я помчался, только Ясю поцелую… Э-э… Яся? Яся, ты что там в углу делаешь? Ты взял сумку, малыш? Такую красивую, крокодилью… крокодиловую, взял и открыл…
— Мою сумку? — приподнялась с кресла Нина.
— Нет, не грызи ручку. Отдай, мой хороший! — воскликнул Степа. — Нет, только не писай! Ой! М-да… Как же некстати ты открыл сумку. Ой-ей-ей. Теперь в сумке лужа… М-да. А ведь так хорошо мы голопопили. Ой, и шарфик намок… И пудра… И паспорт намок! А если просушить? Все, ухожу, ухожу!
И Степа в отличном настроении выскочил за дверь.
Майя сидела в коридоре на стуле, отпивая чай из тонкой фарфоровой чашки, а внук ковырялся в ее замке.
— Не знаю, в чем дело. У меня нормально ключ открывает, — сказал Степа.
— Я тоже не знаю. У меня заел, я пятнадцать минут с ним билась.
На самом деле замок был в порядке, но раз внук не захотел приехать к ней без повода, пришлось прибегнуть к маленькой уловке. Степа предложил прокапать замок маслом, и, пока он рылся в чемоданчике с инструментами, Майя сделала первый ход в своей партии: пригласила его отпраздновать день рождения у нее. У вас малыш, Юля устает, да и ты, наверно… Я возьму все на себя, сможете прийти к накрытому столу… Внук, немного подумав, согласился.
Через пару минут он закончил с замком. Стерев масло с рук тряпкой, Степа сказал:
— …А будет заедать — заменю. Ну, я поехал! А то там Юлька на амбразуре…
— Нет уж! За стол! — Майя повелительно указала на кухню: — У меня была своя амбразура, пока не поешь пирогов, не отпущу.
Она зачем-то испекла вечером пирожки с мясом — то есть ясно зачем, для Степы, но ведь чувствовала себя неважно, надо было бы прилечь, а она… Теперь Майя ходила по стеночке. Так по стеночке она вернулась в кухню, они с внуком устроились за столом.
Степа, нахал этакий, сказал: «Только недолго» — и уставился на плоский круг часов, висевший на стене. Майя пододвинула к нему блюдо со злосчастными пирогами и сказала:
— Позволь спросить, ты ведь отца собираешься приглашать?
— Отца? Разве он, мм, не уехал? — сделал круглые глаза Степа и сунул в рот пирожок.
— Нет, он здесь и собирался до седьмого числа побыть.
Степа невнятно промычал что-то через пирог.
— Что? — переспросила Майя.
— Говорю: жаль, что не уехал!
Майя устремила на него суровый взгляд, но внук никак не выказал раскаяния.
— Богдан упоминал, что у вас вышла размолвка, — произнесла она.
— Если это для отца размолвка, то Гранд Каньон — вроде ямочки. Угу.
— По-моему, он сожалеет… Будь мудрее, Степа, сделай шаг навстречу.
— Какие пироги у тебя, бабушка! С начинкой из нотаций, ого! — энергично жуя, сказал Степа.
Майя помолчала, вздохнула, привстала, но тут же снова села на стул.
— Нет, давай-ка ты молодыми ногами сходишь. Там, на балконе. Иди, иди!
Она надеялась, что увиденное на балконе алое чудо Степу смягчит.
— Ты, это, издеваешься? — через секунду спросил с балкона внук.
— Почему? — возмутилась Майя. — Прекрасный автомобиль, твой отец его сам выбрал для Яси, он хотел, чтобы я передала… — Майя подумала и добавила ложь во спасение: — С извинениями!
— Я, конечно, не гроссмейстер, угу. Но немножечко неприятно, когда собственная бабушка считает тебя простофилей!
Майя изогнула тонко прорисованную бровь и посмотрела на внука с видом: не понимаю, о чем ты.
— Отец будет извиняться, когда на Марсе яблони, ага, яблони зацветут. — Степа поднял игрушечный кабриолет и занес его над перилами балкона. — Очень тянет бросить.
— Не надо. Я поняла, — с достоинством сказала Майя. — Кстати, о подарках — что тебе подарить на день рождения?
— Сюрприз, — буркнул Степа, возвращаясь на кухню. — Хотя нет… В смысле подарка, ба, лучший подарок — это помочь с Ясей.
Именно в этот момент заныл живот, и Майя поморщилась. Степа заметил это:
— Так, сейчас опять будут нотации. Охо-хо.
