Запинка эта произошла оттого, что старенькая клубная уборщица внезапно вышла, шоркая, из-за кулис и поставила перед Андреем стакан с водою.
Все дело в том, что на такого рода совещаниях перед ораторами всегда ставится графин с водой или же подаются им стаканы с лимонадом, иногда с чаем. Такова старая традиция. И на сей раз в клубе подавался лимонад. Напиток желтого цвета… Но Андрею Миронову уборщица почему-то принесла обычную, простую водопроводную воду.
И в зале это сразу заметили. И Миронов заметил тоже. И тотчас же все решили, что это неспроста, что тут кроется какой-то особый умысел. Решили потому, что подобные случаи ведь уже бывали и раньше… Вообще искусство недомолвок, подвохов и тонких намеков развито там до крайности. И теперь людям тоже почудился некий намек; над Мироновым, судя по всему, иронизировали, им явно пренебрегали. Его как бы отделяли от общей массы. И организовал это, бесспорно, кто-то из тайных закулисных заправил. И невольно каждый задумался, — кто? Может быть, кто-то из здешних, своих? А может, уже начала действовать чья-то рука из Центра?
И в итоге, доклад не получился… И никто из друзей не поддержал его — все они затихли, затаились. Они уже больше не решались шуметь.
А самое смешное и печальное заключалось в том, что данный фокус с водой, действительно, произошел случайно, по ошибке уборщицы.
Я затем все точно выяснил. Человек беспартийный, я обычно на такие сборища не хаживал, но тут специально пошел. И оказался, таким образом, свидетелем глупого мироновского провала. И когда поздним вечером собрание кончилось, я разыскал уборщицу и допросил ее строго.
И она объяснила, что к тому времени, когда на трибуну поднялся Миронов, а он выступал далеко не первым, запасы лимонада уже кончились, и она сама, по своей воле, поспешила в туалет за водой… Она хотела сделать, как лучше! Она старалась! И я подумал тогда, не зря старинная поговорка гласит, что дорога в ад вымощена благими намерениями.
* * *
Ну, а теперь вернемся к сюжету. Я с радостью принял предложение Миронова и на следующий день отправился вместе с ним в путь.
Отправился по самой лучшей, самой веселой из северных дорог — вниз по течению Енисея.
Енисей шумел широко и мощно. Он бежал среди высоких, крутых, поросших тайгою берегов. Особенно крут был правый берег. И там, в вышине, увидал я вдруг мутные очертания села Очуры.
Очуры промелькнули быстро, но все же я успел на какое-то мгновение разглядеть высокую крышу деревенского клуба. Или, может быть, это мне просто почудилось?
Скорее всего, почудилось! День ведь был уже на исходе, и над береговыми кручами стлался сизый туман… Но как бы то ни было, видение это взволновало меня и вызвало обвал воспоминаний.
И тотчас же я вспомнил, сообразил, что ближайшим пунктом, куда очурские спекулянты возили лук, был Енисейск.
И еще я вспомнил, что Ванька Жид приезжал сбывать свое, добытое грабежом золотишко, именно оттуда — из Енисейска.
Там, в Енисейске, творилось немало темных дел. Это было очевидно. И судьба теперь посылала туда меня… Нет, она, конечно, меня не баловала, не давала мне успокоения!
Ладно, подумал я, будь что будет. Посмотрим, какая мне выпадет карта. В этой жизни, в сущности, никто никогда не знает, где суждено найти, где — потерять…
И прошла еще одна ночь. И вот впереди, по левому борту нашего суденышка поднялись из рассветной розовой мглы кресты и купола легендарной «Золотой столицы».
СТАРОВЕРЫ
В редакцию газеты «Енисейская правда» я устроился без хлопот и сразу же — при содействии Миронова — был назначен специальным «таежным» корреспондентом. Отныне моей обязанностью было посещать селения староверов и, так сказать, освещать в печати их быт и дела.
Староверы, как известно, самые многочисленные изо всех прочих религиозных сект. Они возникли в результате церковного раскола, происшедшего в России в XVII веке, в годы царствования Алексея Тишайшего. При нем и затем при временном правлении его дочери, царевны Софьи, обновленная «никонианская» церковь подвергала раскольников жестоким гонениям. И большинство из них тогда ушло в леса, на восток. Когда же на престол взошел Петр Первый, российский «раскол» уже окончательно сложился, обрел свою историю, свои легенды, свои специфические традиции. Среди этих традиций была и такая, которая повелевала — «спасаясь от антихриста» — добровольно сжигаться живым. Причем всем семейством, с женщинами и малыми детьми… Это называлось «отплывать в царствие небесное». И долгие годы над петровской эпохой стоял жутковатый запах раскольничьих гарей.
«Отплывали» порою целыми посадами — по 100, по 200, по 300 семей. И так продолжалось до тех пор, пока Петр Великий не обнародовал специальный указ. Он предложил староверам платить двойной налог и пообещал «откупившимся» полную неприкосновенность.
С того момента на протяжении трех столетий раскольники мирно трудились, заселяя и осваивая просторы севера. Основным их промыслом была охота на пушного зверя, смолокурничество, а когда началась золотая лихорадка, многие из них занялись старательством.
Старателями в Сибири называют всех, кто добывает золото. Но тут существуют две категории. В одну входят те, кто работает на рудниках и в шахтах. В другую же — те, кто занимается вольным поиском золота в тайге. И так как староверы всегда предпочитали держаться подальше от властей предержащих, то среди них особенно распространен был именно этот, второй тип, — вольный…
С приходом советской власти ситуация кое в чем изменилась.
Вольное старательство, например, осталось, но теперь это было уже не частное предпринимательство, а работа по государственным договорам.
Заключая такой договор, старатель выбирал себе определенный «квадрат» на карте района и обязывался все добытые там образцы представлять в местную приисковую контору.
Существовала твердая такса. За находку больших самородков полагалась премия. И особенно крупную премию давали тому, кто обнаруживал золотую жилу или перспективную россыпь.
Старатели, таким образом, зарабатывали неплохо. Хотя, конечно, разбогатеть, как встарь, уже не могли.
Хозяином золота и всех природных ценностей отныне стало государство. И заботясь об охране своей собственности, оно ввело суровые законы.
Что же касается социального положения староверов, то оно в какой-то мере стало еще более тяжким… До революции раскольники были отщепенцами, изгоями, и такими остались при новой системе. Но если раньше они могли хотя бы «откупаться», то теперь эта привилегия была у них отнята. Любопытное обстоятельство: новая атеистическая власть стала преследовать религиозных сектантов гораздо активнее, чем старая.
В годы свирепого сталинского режима дело дошло даже до того, что кое-где над тайгою снова запахло раскольничьими гарями…
После смерти «кремлевского горца» режим смягчился. Новый вождь, Хрущев, упорно подчеркивал, что он не жаждет крови. И так оно, в общем-то, и было. И для многих тогда настала пора надежд.
