– С чего ей на тебя злиться? Она как приехала, только о тебе и говорит. Правда, зря мы в больнице с ней встретились…
Смотрю на маму в окно и пытаюсь понять, получится ли у нас когда-нибудь сдвинуться с мертвой точки.
– А тебя это тревожит? Разве ты, целый день среди людей, рядом со смертью, не думаешь о Кэле? – спрашиваю тетю.
– Нет, там я о нем не думаю.
– Значит, можно привыкнуть к этому? К смерти.
– Нет, – задумчиво говорит она, наливая вино. – Наверное, потому что нет двух одинаковых смертей. Иначе это было бы ужасно.
Роуз меняет тему: ее интересует книжный магазин. И я с готовностью отвечаю на ее вопросы, только бы не смотреть в упор на маму, вернувшуюся за стол. Рассказываю о «Библиотеке писем», о своей работе.
– О цене магазина, наверное, рано еще говорить.
– Он быстро уйдет, – уверенно говорит мама, и Роуз соглашается – здание превосходное.
Но мама качает головой:
– Здание им не нужно. Снесут и построят многоквартирный дом, как по всей округе. За твоим домом тоже стройка.
Мама в этом всем не виновата, но мне не нравятся ее слова. Когда-то она была неутомимой оптимисткой. Любила плавать.
– Ты всем рассказала о Кэле? – спрашивает она.
– Только Генри. Остальным пока не хочу – предупреждаю на случай, если кто-то из вас встретит Софию.
Вопреки моим ожиданиям Роуз не спорит со мной. Она тоже не может произнести это вслух.
– Глупо, конечно, но я только боссу в Сент-Алберте рассказала – не хочу на работе об этом думать.
Приносят еду, и мама заводит разговор о вещах Кэла: бабушка интересуется, разобрала ли я ту коробку, что она отдала мне перед отъездом.
– Коробка пока в машине, – отвечаю я, – но я обязательно ее разберу.
Перед моим мысленным взором снова встает та семья в больнице. По моему описанию Роуз вспоминает их.
– Отец девочки попал в автокатастрофу.
– Как он?
– Поправится, – говорит она, и мама облегченно вздыхает.
Хорошо, что она беспокоится о незнакомых людях. Смерть Кэла изменила нас обеих, но в глубине души мы все же остались прежними. Мы видели, как Кэл умирал. Иногда я боюсь, что это нас сломало. А вдруг в тот день мы утратили способность сострадать?
«Мы правда стали жестче», – думаю я, наблюдая, как мама снова идет курить.
К концу ужина мне приходит геометка и сообщение: «Помогите!» Генри. Пока я это читаю, мама и Роуз обсуждают поход в кино. Попкорн, шоколад, подушки на полу.
– Мне надо идти, – говорю я с оттенком облегчения: у меня есть причина улизнуть. Не придется сообщать маме, что я покидаю ее ради танцев. Похоже, мне будет не до развлечений.
– Генри нужна моя помощь.
* * *
Звоню Лоле – не ехать же к докам одной. Не успеваю поздороваться, как она с ходу начинает трещать о том, что я была права.
– Это была замечательная идея! Мы скинулись, бабушка добавила, и теперь мы сняли у друзей студию по смешной цене! Записываем все наши песни, от первой до последней. Будем продавать на последнем выступлении и, возможно, даже после. – Она переводит дух, но я не успеваю ничего сказать. – Генри ищешь? Я видела его сегодня в книжном, он был с Эми и Мартином.
Упоминание об Эми задевает за живое, и вдруг мне хочется домой. С другой стороны, ничего удивительного – он ведь не разлюбил ее. А между нами ничего не происходит, только моя фантазия. Я быстро рассказываю Лоле, в чем дело, и ее голос становится озабоченным.
– Скажи ей, что мы перенесем запись, – слышу голос Хироко.
Лола, конечно, не в восторге от этого предложения.
– Возьми с собой Джордж. А если она не сможет, звони, и мы приедем, – обещает она.
Еду в книжный, паркуюсь перед входом и из машины пишу Джордж, что Генри нужна помощь. Время еще не очень позднее, но она уже в пижаме, голубой с облаками. И не подумала переодеться.
– Куда мы едем? – спрашивает она, и я передаю ей телефон с геометкой.
Джордж подсказывает мне дорогу, едем в сторону центра. Минут через пять она вдруг произносит:
– Мартин пригласил меня на свидание. Я сказала, что, наверное, буду в «Мостовой».
– «Мостовая» все такая же, как три года назад?
– Даже хуже, – отвечает она и начинает оправдываться. – Он начал рассуждать о моих проблемах. Просто взбесил меня!
Хотела напомнить ей, что Мартин всю неделю заглаживал свою вину, но промолчала. Я обижалась на Генри целых три года, так что не мне ее судить. Но «Мостовая»?..
– Я сразу поняла, что поступила ужасно. Но не знала, как ему сказать.
Джордж сосредотачивается на карте; мы уже отдалились от центра и приближаемся к докам.
– Езжай помедленнее. Генри должен быть где-то здесь.
Дорога здесь плохо освещена, вдоль нее тянутся точки тусклых фонарей. Людей не видно, одни контейнеры да склады.
– Как он здесь оказался? – недоумевает Джордж, я тоже теряюсь в догадках.
Начинаю волноваться по-настоящему, когда мы доезжаем до места, отмеченного на карте, и никого там не видим. Останавливаемся, Джордж изучает местность на экране телефона. Забираю его и смотрю сама.
– Это двухрядная дорога. Он на другой стороне.
Я разворачиваюсь и первой вижу Генри. Он светится в темноте, руки заведены назад, как на картине Караваджо
[31]. Пытается помахать нам, но не может, потому что привязан.
– Что за черт? – Джордж увидела Мартина.
Подъезжаю ближе. Голый Генри Джонс – вот это зрелище! Я стараюсь не выдавать своих эмоций, не показывать, как мне нравится на него смотреть.
– Привет, – говорит он, когда мы вылезаем из машины.
– Привет. Похоже, вы попали в какую-то переделку.
– Вы голые, – говорит Джордж.
– Неужели? – деланно удивляется Генри. – А мы и не заметили.
– Почему вы голые? – не унимается Джордж.
– А почему ты в пижаме? – спрашивает Мартин, когда она обходит столб.
– Тебя торопилась спасать.
– Так, может, не пришлось бы, если бы кое-кто не сказал, что будет в «Мостовой».
– Кое-кто сказал, что, возможно, там будет!
Нужно как можно быстрее освободить Мартина и Генри. На заднем сиденье ничего нет, и я открываю багажник, где рядом с коробкой Кэла нахожу ножницы и острый столовый нож (откуда он там вообще?). Несколько секунд смотрю на заклеенную скотчем коробку, внезапно хочется ее открыть, но подходит Джордж. Говорю ей:
