Ночь теплая: жар застрял между бетоном и небом. Генри висит на моем плече. Десять месяцев назад, когда я была в хорошей форме и проплывала в океане пять километров, я бы запросто дотащила его. Сейчас же руки у меня ноют.
В пятницу вечером на шоссе много машин, и, чтобы добраться до книжного, нам приходится идти до пешеходного перехода. Генри пытается разговаривать с каждым встречным. Ему есть что сказать об Эми и Этом Придурке. Я пытаюсь оттащить его, но попробуй сдвинь Генри с места, когда он не на шутку разошелся. Мы встретили парочку с догом, и он снова завел свою пластинку. Я сажусь на скамейку и отдыхаю, а он все говорит и говорит. Генри широко разводит руками, описывая степень своей любви к Эми, и сводит их, демонстрируя размер головного мозга Грега.
– А это, – говорит он, показывая на меня, – мой давно потерянный лучший друг Рэйчел Суити. Мы с ней долго не общались, а все потому, что она не скучала без меня. Она уехала из города, даже не разбудив меня. И оставила под дождем моего Геймана.
Пьяный Генри продолжает врать, а когда пара уходит, он плюхается на скамейку и то открывает, то закрывает правый глаз, будто пытается получше меня рассмотреть.
– Ты вернулась другой – дерзкой и утонченной. – Он кладет голову мне на плечо.
– Я не утонченная, – отвечаю я и провожу рукой по волосам.
– Ты стала похожа на Одри Хепберн. Если бы та занималась серфингом.
– Я не занимаюсь серфингом.
– Так и Одри Хепберн тоже. – Он встает со скамейки и ложится на тротуар. – Мне нужно немного отдохнуть.
Прохожий осторожно перешагивает через него. Генри жестом приглашает меня к себе. Я уже раздумывала, не оставить ли его здесь, но возвращаться к Роуз не особенно хочется, так что я ложусь рядом.
Наши руки соприкасаются. Я не разрешаю себе радоваться. Я собиралась игнорировать Генри лишь до тех пор, пока он не напишет, что просит прощения, что ему лестно мое признание, но взаимностью он ответить не может. Я хотела простить его, как только он скажет правду.
– Почему? – Генри снова задает этот вопрос. – Ведь мы были лучшими друзьями. И я совершенно точно знаю, что ты писала Лоле. – Он поворачивает голову, мы лежим лицо к лицу. – Почему?
– А ты как думаешь?
– Ты не скучала без меня, – говорит он. Генри не умеет врать, и даже если бы умел, сейчас он слишком пьян. Похоже, он действительно ничего не понимает.
– Ты не получал письма… – предполагаю я и сама не верю, что такое возможно, ведь он каждый день перечитывает «Пруфрока». А если и не перечитывал – я ведь оставила записку в другой книге.
– Какое письмо? – спрашивает он, и теперь я уверена: письмо пропало.
Как? Понятия не имею. Но оно пропало. Вспоминаю все письма, которые Генри писал мне. Как, должно быть, он ждал ответа! А я отвечала только Лоле.
– Какое письмо? – настаивает он.
Я почти сдаюсь, но вовремя себя останавливаю. Какой смысл? Это только смутит нас обоих.
– Просто прощальное письмо. Я оставила его на прилавке в книжном, но оно, наверное, потерялось.
– Что в нем было?
– Прощальное письмо, Генри.
– Но почему ты не отвечала на мои письма?
– Была занята. Встретила парня по имени Джоэл.
– Вы с ним были лучшими друзьями? – обиженно спрашивает он.
– Генри, мне очень жаль, что так вышло. Новая школа, новые друзья… Мне стыдно, правда. Прости меня.
– Ты хоть немного скучала по мне?
– Скучала, – отвечаю я, пытаясь не расплакаться. Твержу себе: не смей проговориться, как тебе мучительно не хватало его на похоронах. Как отчаянно хотелось, чтобы он оказался там и держал тебя за руку.
– Так мы снова друзья?
Я киваю.
– Хорошие друзья, – уточняет он.
– Хорошие друзья, – подтверждаю я и в доказательство – ему оно, кажется, необходимо – говорю, что согласна работать в книжном.
– Конечно, согласна, – бормочет он. – Работа пока еще есть.
– Ты о чем?
– Мы продаем магазин. Получу деньги и поеду с Эми в путешествие, а когда вернусь – сниму отдельное жилье. И больше не придется целоваться с ней в отделе саморазвития.
– Вы целуетесь в этой каморке? – изумляюсь я.
– Пойду учиться и кем-нибудь стану.
«Ты – это ты, тебе не нужно кем-то становиться», – думаю я, а вслух произношу:
– В таком решении нужно быть уверенным на сто процентов.
И он говорит, что совершенно уверен в Эми. Пора вставать, а Генри опять начинает читать стихи. Раньше я сталкивалась с ними только в школе и то благодаря ему, так что некоторое время жила без поэзии. В последний раз он читал мне «Любовную песнь Дж. Альфреда Пруфрока». А сегодня – что-то незнакомое.
Генри роняет тяжелые пьяные слова – читает, и мир стихотворения возникает у меня перед глазами. Там идет дождь, солнце прячется, а человек изо всех сил старается полюбить хмурые дни.
– Это «Темный август», – прерывается Генри. – Дерек Уолкотт.
Стихотворение не о Кэле, не об утонувшем мальчике, но кажется, будто именно об этом.
– Все катится к чертям, горы дымятся, – тихо, устало продолжает он. – Ты же знаешь, я люблю тебя, но мне не под силу справиться с дождем?
– Ты все еще разыскиваешь ту книгу для Фредерика? – спрашиваю я, и он утвердительно мычит: Генри верит в невозможное, как верил Кэл.
Прошу его прочесть стихотворение еще раз. Я чувствую – в нем хранится тайна, которую мне необходимо разгадать. Возможно, совет, как снова начать жить. Но строки в итоге лишь причиняют мне боль, а где именно болит – не знаю.
Мимо проносятся машины. Лежа на тротуаре с Генри, я утрачиваю чувство времени. Все это могло случиться и три года назад, когда Кэл был жив.
– Мне нужно домой, – говорю я.
Но Генри слишком пьян, чтобы понять всю горечь этой фразы, понять, почему дома у меня больше нет.
В магазине светло, он озарен мягким сиянием. Я всегда любила сюда приходить. Мне нравились полированные полы и темное дерево книжных полок, корешки аккуратно стоящих книг. Нравилось, что здесь всегда можно было найти Генри. Звоню и в ожидании заглядываю в окно. Вот место, на котором всегда читала Джордж, а у нее на коленях обычно лежал кот по кличке Рэй Брэдбери. В витрине новые издания: Зэди Смит, Джеффри Евгенидис, Джонатан Сафран Фоер, Фиона Вуд, Симмон Хауэл, Нэм Ле
[22] – я ни одной не читала. Приглядываюсь к книге в центре витрины – «Облачный атлас» Дэвида Митчелла. Розовая обложка, на ней – маленькая печатная машинка, вокруг которой разлетаются листки, постепенно образующие собой облака. Меня охватывает необъяснимое чувство – наверное, грусть от непостоянства этого мира.
