Когда Муми-тролль вышел в серый сумрак, у крыльца обнаружилась незнакомая белая лошадь. Лошадь смотрела на Муми-тролля блестящим глазом. Он осторожно поздоровался, но лошадь даже не шевельнулась.
Тогда Муми-тролль заметил, что она из снега. Вместо хвоста был веник из дровяного сарая, вместо глаз — маленькие зеркальца. Муми-тролль увидел своё отражение в лошадином глазу, отшатнулся и торопливо отбежал к голому жасминовому кусту.
«Встретить бы хоть одного знакомого из прежней жизни, — подумал Муми-тролль. — Кого-нибудь нормального, а не таинственного. Кого-то, кто тоже проснулся и ничего не понимает. Чтобы можно было сказать ему: „Вот это холодина, а? А снег — ну и странный же он! А видел, во что превратился жасмин? А помнишь, прошлой весной…“ Или ещё что-нибудь в этом роде».
Туу-тикки сидела на перилах моста и распевала:
Я, Туу-тикки, вылепила лошадь,
Быструю, дикую белую лошадь,
Ту, что по льду унесётся галопом —
Гулким галопом в ночной тишине,
Белую стужу помчит на спине
[1].
Затем последовал какой-то невообразимый припев.
— Ты это к чему? — мрачно поинтересовался Муми-тролль.
— К тому, что вечером мы её обольём водой из реки, — ответила Туу-тикки. — Ночью она застынет, а когда наступит великая стужа, ускачет и никогда больше не вернётся.
Муми-тролль помолчал. Потом сказал:
— У нас из дома кто-то таскает вещи.
— Это же хорошо, — откликнулась довольная Туу-тикки. — А то у тебя слишком много вещей. И ты слишком много о них думаешь и слишком часто их вспоминаешь.
И она запела второй куплет.
Муми-тролль развернулся и пошёл прочь. «Она меня не понимает», — подумал он. Торжественная песня позади продолжилась как ни в чём не бывало.
— Давай-давай, пой, — сердито бормотал Муми-тролль, чуть не плача. — Пой про свою противную зиму, которая вся из чёрного льда, про невоспитанных лошадей и про этих странных, которые только прячутся и никогда не показываются!
Он побрёл вверх по склону, пиная снег, с застывающими на морде слезами, и вдруг запел свою собственную песню.
Он вопил и горланил назло Туу-тикки — пусть слышит!
Вот такая у него получилась сердитая летняя песня:
Ужасные животные, не знающие дня,
Которые упрятали всё солнце от меня,
Я так устал шататься в снегу совсем один,
Тоскую я напрасно по зелени долин.
Я помню дом без снега и синий блеск волны
И жить я не желаю среди вашей белизны!
[2]
— Пусть только солнце выглянет и поглядит на вас, тогда поймёте сами, что все вы дураки! — кричал Муми-тролль, не заботясь уже о рифме и ритме. — Я здесь лежал на солнышке и грел песком живот, и окна можно было открывать хоть целый день, в саду жужжали пчёлы, а сверху в синеве сияло моё собственное солнце оранжевого цвета!
Когда ответная песнь Муми-тролля закончилась, наступила ужасающая тишина.
Муми-тролль стоял в тишине и прислушивался, но никто ему не отвечал. Ну должно же что-то произойти, подумал он, весь дрожа. И что-то произошло.
С вершины холма кто-то понёсся вниз, окружённый сверкающим снежным потоком, крича:
— С дороги! Берегись!
Муми-тролль стоял неподвижно и лишь смотрел.
Прямо на него летел серебряный поднос, а на подносе — пропавшая грелка на чайник. «Туу-тикки облила их водой, — подумал он в ужасе, — они ожили и поскакали прочь и никогда больше не вернутся…»
Столкновение было неизбежно. Муми-тролль отлетел в глубокий снег и услышал, как смеётся Туу-тикки.
А вместе с ней смеялся кто-то ещё, и этот смех мог принадлежать только одному существу в целом свете.
— Малышка Мю! — с полным ртом снега закричал Муми-тролль. Радостный и взволнованный, он пополз вверх. И там на снегу действительно сидела малышка Мю. Она проре́зала в грелке дырки для головы и для рук, а вышитая розочка оказалась на животе.
— Мю! — воскликнул Муми-тролль. — Ты просто не представляешь… Тут всё совсем по-другому, и мне было так одиноко… Ты помнишь, как раньше, летом…
— Но сейчас-то зима. — Мю выдернула из снега поднос. — Вот это был кувырок, а?
— Я проснулся и не мог заснуть, — рассказывал Муми-тролль. — И дверь не открывалась, а солнце пропало, и даже тот, кто живёт под тумбочкой…
— Да-да, — подхватила Мю жизнерадостно, — а потом ты расклеил по стенам картинки. Это в твоём духе. А что, если этот поднос смазать стеарином? Может, получится ещё сильней разогнаться?
— Неплохая идея, — отозвалась Туу-тикки.
— А на льду, наверное, будет ещё быстрее, — сказала малышка Мю. — Если в Муми-доме найдётся подходящий парус.
— И ветер, похоже, усиливается, — сказала Туу-тикки.
Муми-тролль задумчиво смотрел на них.
— Можете взять мой навес от солнца, — тихонько проговорил он.
К вечеру нос Туу-тикки почуял приближение великой стужи. Она облила водой лошадь и натащила в купальню дров.
— Сегодня наружу не высовывайтесь, — сказала она.
Невидимые землеройки согласно покивали, и в шкафчике тоже согласно поскреблись. Потом Туу-тикки пошла на улицу предупредить остальных.
— Не волнуйся, я вернусь, как только пальцы начнёт покалывать, — сказала малышка Мю. — И Мюмлу надо бы прикрыть соломой.
И она снова поставила серебряный поднос на лёд.
По дороге в долину Туу-тикки встретила Белочку-с-красивым-хвостиком.
— Сегодня вечером сиди дома, потому что придёт большая стужа, — сказала Туу-тикки.
— Ясно, — ответила белочка. — А ты не видела мою шишку? Я её оставила где-то здесь.
— Нет, — сказала Туу-тикки. — Смотри не забудь, обещаешь? Как начнёт смеркаться, сразу прячься в дупло. Это очень важно.
Белочка рассеянно покивала.
