Вместо этого с вершины одной из прибрежных скал слетел и закружился маленький снежный водоворот.
Ветер тревожно заметался по льду туда-сюда, зашептался в ветвях. Тёмная стена нарастала, порывы ветра становились всё яростнее.
И вдруг точно распахнулась огромная дверь, тьма разинула пасть, и отовсюду полетел мокрый снег.
Он не падал сверху, он стелился по земле, завывал и толкался, как живой.
Муми-тролль закружил на месте, в уши ему набился снег.
Исчезло время, исчез весь мир.
Улетело всё, на что можно было смотреть, к чему можно было прикоснуться. Осталась только заколдованная вьюга, пляшущая, мокрая и тёмная.
Будь рядом кто-то разумный и рассудительный, он бы сказал, что это начинается долгая-предолгая весна.
Но никого разумного на берегу не было — там вообще никого не было, кроме утратившего всякий разум Муми-тролля, который полз на четвереньках против ветра, причём не в ту сторону.
Он полз, полз, и снег запорошил ему глаза и намёл на морде целый сугроб. Муми-тролль всё больше укреплялся во мнении, что зима выдумала это всё нарочно, чтобы сломать его, доказать, что он ни на что не годится.
Сначала поманила прекрасной занавеской из снежных хлопьев, а потом швырнула весь этот ураган прямо ему в нос. И как раз когда он её почти полюбил!
Муми-тролль вдруг разозлился.
Он поднялся и попробовал кричать на ураган. Он колотил снег лапами и тихонько хныкал — его ведь всё равно никто не слышал.
А потом он устал.
Муми-тролль повернулся к вьюге спиной и перестал сопротивляться.
И тут он почувствовал, что ветер тёплый. Ветер легонько подталкивал его через снегопад, и от этого Муми-троллю казалось, что он летит.
«Я ветер, я воздух, я сам — частичка вьюги», — подумал Муми-тролль и отдался на милость ветра. Это было почти как летом. Сначала борешься с волнами, а потом тебя с брызгами прибивает к берегу, и плывёшь как пробка в радужной пене, и как раз в нужный момент оказываешься на песке, радуясь своему спасению.
Муми-тролль раскинул лапы и полетел.
«Пугай сколько хочешь, — подумал он с восторгом. — Теперь я всё про тебя понял. Ты не хуже всего остального, если познакомиться с тобой поближе. Больше ты меня не обманешь».
И зима снова заплясала с ним вдоль берега, пока он не ткнулся мордой в заснеженные мостки и не заметил тёплый свет, идущий от окна купальни.
— Вот это да, я спасся, — удивился Муми-тролль. — Жаль, что всё страшное заканчивается, как раз когда перестаёшь бояться и начинаешь получать удовольствие.
Дверь открылась, тёплый пар вырвался изнутри навстречу вьюге, и Муми-тролль разглядел сквозь туман, что купальня полна народу.
— Один нашёлся! — закричал кто-то.
— А кто второй? — спросил Муми-тролль, протирая от снега глаза.
— Малютка Саломея потерялась в буране, — серьёзно проговорила Туу-тикки.
По воздуху проплыл стакан горячего сока.
— Спасибо, — сказал Муми-тролль невидимой бурозубке. — Саломея ведь никогда даже из дому не выходила?
— Мы сами ничего не понимаем, — сказал старший хомса. — Но бесполезно искать её, пока вьюга не кончится. Она может быть где угодно, и её, наверное, замело снегом.
— А Хемуль где? — спросил Муми-тролль.
— Он как раз отправился на поиски, — сказала Туу-тикки и добавила с ухмылкой: — Вы, значит, всё-таки побеседовали про Одинокие горы.
— Да, и что? — взвился Муми-тролль.
Туу-тикки ухмыльнулась ещё шире:
— Уж ты умеешь уговаривать, — заметила она. — Хемуль нам рассказал, что склоны в Одиноких горах никуда не годятся. Был страшно рад, что мы его так любим.
— Но я хотел… — начал было Муми-тролль.
— Успокойся, — махнула рукой Туу-тикки. — Сдаётся мне, скоро мы все полюбим Хемуля.
Хемуль, возможно, не улавливал тонкостей и не прислушивался к чужому мнению, но нюх у него был лучше, чем у пёсика Хухрика. (К тому же у Хухрика нюх притупился от длительных размышлений.)
Хемуль нашёл на чердаке две старые теннисные ракетки и сделал из них снегоступы. Он спокойно двигался сквозь пургу, опустив нос в землю и стараясь уловить след самой маленькой в мире малютки.
Он дошёл до своего снежного дома и учуял там искомый запах.
«Бедняжка искала меня, — подумал Хемуль добродушно. — Интересно зачем…» И вдруг Хемуль припомнил, как малютка Саломея пыталась сказать ему что-то, но от смущения потеряла дар речи.
Хемуль ступал по снегу, и в мыслях его возникали одна за другой картины: малютка ждёт на склоне… Малютка бежит за ним по пятам… Малютка обнюхивает горн… И Хемуль с изумлением осознал: «А ведь я был с ней невежлив!» Его не то чтобы начала мучить совесть — это с хемулями происходит крайне редко. Но ему ещё больше захотелось найти пропавшую Саломею.
Он опустился на колени, чтобы убедиться, что не потерял след.
Саломея (судя по следам) металась туда-сюда, как это обычно делают маленькие зверьки, обезумев от ужаса. Она успела пройти по мосту, причём в опасной близости от края. Потом след уходил по холму вверх и терялся.
Хемуль секунду подумал. Это ему давалось с трудом.
Потом он начал копать. Он перерыл весь холм. И наконец в лапах у него оказалось что-то маленькое и тёплое.
— Не бойся, — сказал Хемуль. — Это всего лишь я.
Он сунул малютку за пазуху, между свитером и кофтой из шерсти ламы, встал и снова зашагал на своих снегоступах.
Он уже почти забыл про Саломею и думал только о стакане горячего сока.
На следующий день — воскресенье — ветер снова стих. День был спокойный, облачный, а снег такой глубокий, что можно было утонуть по самую морду.
Долина, освещённая луной, лежала как игрушечная. Одни сугробы были похожи на огромные круглые булки, другие — на горные хребты с острыми-преострыми вершинами. Все ветви нарядились в большие белые шапки. Деревья походили на гигантские торты со взбитыми сливками, изготовленные выдумщиком-кондитером.
Все гости высыпали на улицу и устроили отчаянную снежную войну. Варенье почти закончилось, но от него лапы у всех окрепли.
Хемуль сидел на крыше сарая и играл на горне, а рядышком сидела счастливая малютка Саломея.
