– А чего? – встрепенулся Ваня.
– Писатель Виктор Годунов погиб, – медленно произнес
Леонтьев и закурил, – Виктор Годунов. Понимаешь ты или нет?
– Так это… – захлопал глазами Ваня, – Ракитин Никита
Юрьевич, шестидесятого года. А вы чего, товарищ капитан, думаете, инсценировка?
– Ты кого читаешь, дурья башка?
Ваня взял в руки «покет», несколько секунд глядел на
обложку, потом перевернул, стал разглядывать снимок автора, потом опять
уставился на обложку и громко, почти по складам, прочитал: Виктор Годунов.
«Триумфатор». Ну и чего?
– Ракитин – настоящая фамилия, – вздохнул капитан, – Годунов
– псевдоним. Тебе книжка нравится?
– Ага, – энергично кивнул Ваня, – классно написано. Я вчера
до двух ночи читал.
– Он больше ничего не напишет. Он погиб.
– Это точно. Не напишет, – согласился Ваня, – и чего?
– Да ничего, – махнул рукой Леонтьев.
Капитан отлично помнил, как впервые месяца два назад
наткнулся на книжку Годунова. У метро на лотке были разложены «покеты» в ярких
обложках. Леонтьев всякий раз, купив очередной «покет» с детективом, пробежав
глазами первые три-четыре страницы, зарекался: больше никогда.
Со страниц лезли на него тупые монстры. Герои женского и
мужского пола более всего напоминали кукол Барби и Кенов. Блондинки и брюнетки
с ногами от ушей, с огромной твердой грудью и застывшими намертво глазами.
Широкоплечие мужики с бицепсами вместо мозгов. Жертвы и убийцы, «братки» и
милиционеры, частные сыщики и злодеи мафиози – все это были совершенно
одинаковые, безликие существа, порождение огромного конвейера, штампующего
бесконечную холодную пластмассу.
В какие приключения попадают эти куски пластмассы, как они
убивают, умирают, прячутся, трахаются друг с другом, бегают, прыгают, как
проливают реки розовой водицы, липкой кукольной крови, было совершенно
неинтересно.
Особняком стояла пара-тройка пристойных авторов, так
сказать, королей жанра. Они производили не конвейерную, а штучную продукцию,
вполне добротное, качественное чтиво. Страницы не воняли паленой пластмассой и
не вредили здоровью, но все-таки оставались мертвым чтивом. А хотелось чего-то
живого.
Беда Андрея Михайловича заключалась в том, что с раннего
детства он привык много читать. С книгой он ел, ездил в транспорте, книгу
прятал под партой в школе. Даже в сортир он всегда отправлялся с книгой, чем
вызывал бурное негодование родственников. Эта дурная привычка сохранилась на
многие годы. Однако читать что попало он не мог.
Старая добрая классика, русская и зарубежная, серебряный
век, шестидесятые, семидесятые – все было прочитано давным-давно. Хотелось
чего-то нового. А не было.
– Возьмите Годунова, – посоветовала девушка-ларечница.
Продавцы всегда что-то советовали, как правило, всякую
дрянь.
– А вы сами читали? – вяло поинтересовался капитан, вертя в
руках стандартный пестрый «покет». Роман назывался «Горлов тупик». На обложке
был нарисован хмурый бритоголовый ублюдок с автоматом. На втором плане томно
извивалась голая баба.
– Читала. Из этих, – девушка брезгливо кивнула на свой
лоток, – он единственный, кого я могу читать.
У нее было умное интеллигентное лицо. Капитан поверил.
Книжку купил. И не пожалел об этом. Проглотил роман за две ночи. Сразу захотел
купить еще.
– Годунов кончился, – сообщили ему и предложили дюжину
других авторов на выбор.
Только через неделю он наткнулся на еще один роман Годунова
и опять проглотил за пару ночей. Вскоре он узнал, что, в отличие от своих
коллег-детективщиков, пишет Годунов мало. Всего три романа за полтора года, а
не десять-пятнадцать, как у других. Что ж, вполне понятно. Все правильно.
Писатель не машина.
Капитан купил третий роман, и опять та же история – две
бессонные ночи. А потом взял и не спеша, с удовольствием, перечитал «Горлов
тупик». Такое с ним было впервые. Плохо склеенные странички «покета»
рассыпались. Эти книжки издавались как одноразовые. Ни издателям, ни даже самим
авторам не приходило в голову, что кто-то захочет перечитывать.
И вот писатель Виктор Годунов оказался Ракитиным Никитой
Юрьевичем, шестидесятого года рождения, который совершенно по-дурацки погиб в
какой-то гнилой конуре, причем попал в эту конуру наверняка не из-за своих
творческих странностей, а потому, что как-то очень нехорошо сложились у него
жизненные обстоятельства.
Давно капитану не было так обидно. Вдруг стало казаться, что
потерял кого-то близкого, и чувство утраты не убывало. А потом к нему еще
примешалось чувство несправедливости. Он видел, как в метро люди читают
Годунова. И ему почему-то хотелось каждому сказать: ты понимаешь, что он погиб?
Ну вздохни хотя бы или – я не знаю – помяни его, когда представится случай.
Это было глупо, потому что Ракитину-Годунову вздохи и
поминания уже ни к чему. Капитан злился на самого себя. Застряла в душе
какая-то противная болезненная заноза.
Он стал перечитывать второй роман. Он позвонил в издательство,
представился и спросил, есть ли возможность просмотреть статьи, в которых
содержались отзывы о творчестве Виктора Годунова.
– А что, все-таки дело возбуждено? – поинтересовался
удивленный женский голос. – Разве это не несчастный случай?
– Вопрос о возбуждении дела решается, – неопределенно
буркнул капитан.
Перед ним на столе лежало постановление прокурора о том, что
смерть Ракитина Никиты Юрьевича наступила в результате несчастного случая,
признаков преступления нет, а потому нет оснований для возбуждения уголовного
дела.
– Вы можете подъехать завтра, часам к трем? Будет
пресс-секретарь издательства, у него есть все материалы.
Капитан поблагодарил и повесил трубку. А через полчаса были
получены результаты экспертизы по оружию и наркотикам, изъятым при обыске в
квартире гражданки Кудияровой.
Заводские регистрационные номера с оружия были аккуратно
спилены. Ни автоматом, ни пистолетом ни разу не пользовались. Отпечатки стерты.
Однако на банке из-под растворимого кофе, в которой находилось сто грамм
мощного синтетического наркотика, отпечатки имелись, многочисленные и вполне
отчетливые. Они уже прошли через компьютер. По заключению эксперта, они были
идентичны отпечаткам некоего Сливко Антона Евгеньевича, 1962 года рождения,
судимого. В 1983-м Сливко был осужден на десять лет за преднамеренное убийство
без отягчающих обстоятельств.
Свою «десятку» он оттрубил от звонка до звонка, сначала в
колонии усиленного режима, затем за примерное поведение был переведен в колонию
общего режима. В 1993-м освободился, проживал в деревне Поваровке Московской
области.
