В детстве она была виновата во всем: в творческих кризисах
отца, в том, что пошел дождь и у мамы испортилась прическа, в том, что стали
малы осенние туфли, а на новые нет денег, в том, что у нее мрачное выражение
лица и не правильная походка. В самоубийстве отца тоже была огромная доля ее
вины. Разве может гений работать в доме, где бегает и шумит маленький ребенок?
К шестнадцати годам Ника прекрасно понимала, что вся эта ее
роковая виновность была жестоким мифом. Но нет ничего долговечней и
убедительней жестоких мифов.
Ника отдавала себе отчет в том, что ее мама медленно, но
верно спивается и сходит с ума. Дядя Володя все реже бывал дома, его
командировки затягивались. Она догадывалась, что у него появилась другая
женщина, и он не уходит только из жалости.
Через месяц пьяная Виктория распахнула окно, влезла на
подоконник и сообщила:
– Я не хочу жить.
В комнате находились Ника, дядя Володя, Никита. Виктория
кричала и ругалась, но дала снять себя с подоконника и закрыть окно.
– Не прикасайтесь ко мне! Я все равно это сделаю, – заверила
она всех троих и, схватив недопитую бутылку водки, лихо ее допила.
– Вы за нее не волнуйтесь, – жестко усмехнулся Никита, –
когда это хотят сделать, то выбирают более подходящий момент.
Потом опять была история с таблетками. На этот раз они
оказались не в кармане, а в унитазе. Иногда для разнообразия Виктория
разыгрывала не суицид, а сердечный приступ. Потом было стыдно перед врачами,
приходилось оправдываться и извиняться.
Дядя Володя пригласил домой психиатра.
– Распустили вы ее до предела, – покачал головой врач, –
эгоизм и дурной характер переходят в патологию только тогда, когда этому
способствуют близкие. Подозреваю, у нее всегда в распоряжении благодарные
зрители.
– Может, какие-нибудь лекарства? – осторожно спросила Ника.
– Перестаньте обращать внимание на ее выходки ведите себя
так, будто ничего не происходит. Станьте жестче. С ней надо разговаривать тоном
фельдфебеля, а не сопли ей вытирать.
– Она стала много пить, – подал голос дядя Володя.
– Сколько именно?
– По-разному. Иногда за день бутылку водки.
– Сразу или постепенно?
– Постепенно. Бутылка стоит, она отхлебывает потихоньку.
– Каждый день?
– Нет. Раза два в неделю.
– Утром опохмеляется?
– Нет.
– Я пока не вижу алкогольной зависимости, но будем
наблюдать. – Но она часто бывает пьяной, – возразила Ника.
– Возможно, она иногда изображает, что пьяна сильней, чем на
самом деле. Старайтесь, чтобы в доме было меньше спиртного. А главное, будьте
спокойней и жестче. Вы ее распустили. Вы виноваты.
«И в этом тоже», – с тоской подумала Ника.
В 1977 году Никита закончил школу и поступил в Литературный
институт имени Горького на отделение поэзии.
Через год Ника сдавала выпускные экзамены. Она хорошо
училась, и вполне могла получить отличный аттестат. От экзаменов зависело
многое. Ника решила поступать в Первый медицинский институт, там был огромный
конкурс. С пятерочным аттестатом шансов поступить становилось значительно
больше. Ей предстояло тяжелое лето. Сначала выпускные экзамены, потом сразу
вступительные.
Ника уходила заниматься в библиотеку или к Никите, но
оставались еще вечера и ночи. Дома покоя не было. Больше недели спокойной жизни
Виктория не выдерживала. Она маялась бездельем, продолжала наведываться в Дом
кино и на киностудии, но уже как-то вяло, нерегулярно, словно по инерции. Вела
себя там тихо, бродила тенью по коридорам, и если заглядывала в глаза известным
режиссерам, то уже без всякой надежды, а лишь с немой укоризной.
Она чувствовала, где как себя надо вести, не поднимала
скандалов в общественных местах, не позволяла себе с чужими никаких
экстравагантных выходок, справедливо опасаясь, что могут просто-напросто
вызвать милицию.
Но дома Виктория не стеснялась никого. Суицидальные
спектакли стали почти привычными. А за сердце мама хваталась каждые полчаса.
Никита предлагал переехать к ним.
– Одно дело иногда переночевать, и совсем другое –
поселиться, – возражала Ника.
– Все равно придется рано или поздно. Никуда не денешься.
– Слушай, как ты это себе представляешь? У тебя сессия, у
меня экзамены. Мы с тобой, как примерные детки, сидим в разных комнатах над
книжками, а весь дом ходит на цыпочках? Вряд ли бабушке Ане понравится, если я
целый месяц буду ночевать в ее комнате.
– Бабушка с няней собираются жить на даче все лето. Родители
через три дня уезжают в Болгарию на месяц.
– И они будут знать, что мы с тобой вдвоем?
– Они и так догадываются, что мы с тобой не только целуемся,
– ухмыльнулся Никита, – правда, бабушка Аня сказала, мы должны обвенчаться.
– Как это?
– Понимаешь, для бабушки загс и прочие советские конторы
значения не имеют. Для нее люди женаты тогда, когда обвенчаны. Но только это
надо сделать после того, как ты поступишь в институт. Если вдруг кто-то узнает
и стукнет в приемную комиссию, могут не принять. Потом уже не выгонят за это, а
не принять могут. На каждое место по десять блатных.
Дядя Володя не возражал, чтобы Ника переехала к Никите. На
время ее экзаменов он полностью взвалил на себя все проблемы с Викторией.
Самое трудное лето обернулось для Ники самым счастливым. Она
попробовала на вкус будущую семейную жизнь и осталась вполне довольна. Она
получила отличный аттестат, успешно сдала вступительные экзамены и была принята
в Первый медицинский институт.
Бабушка Аня приехала с дачи на несколько дней, и вместе они
отправились в Отрадное. Она заранее отнесла ювелиру какую-то свою старинную
золотую брошку и заказала для них два обручальных колечка, да не простых, а с
маленькими прямоугольными сапфирами.
Настоятель сельского храма был ее давним знакомым, а потому
решился не вносить их паспортные данные в приходскую книгу. Все сведения о
церковных обрядах направлялись в специальный отдел исполкома, а оттуда прямиком
поступали в комсомольские и партийные организации по месту работы или учебы.
Сначала Нику окрестили. Бабушка Аня стала ее крестной
матерью. А потом их с Никитой обвенчали, в пустом храме, при запертых дверях.
Венцы над их головами держали старушка-свечница и молодой пьяненький хорист.
