– Ну правильно, не денемся. Про деньги всегда интересно. Но
пока мы с тобой о детстве говорим. О маме с папой.
– А золотой прииск?
– Да ну, фигня, получится слишком уж красиво. Прямо как у
Джека Лондона. И к изначальному капиталу ни малейшего отношения не имеет.
– Тогда тем более расскажи. Это мое дело, как получится. Ты
расскажи.
Перед Никитой отчетливо встало напряженное, сосредоточенное
лицо. Собеседник понял, что совершил большую ошибку, обмолвившись о прииске, он
очень жалел, что сорвалось с языка нечто лишнее. Вероятно, имелись у него
серьезные причины корить себя за болтливость.
Полтора месяца назад, когда велась запись, Никита еще не мог
себе представить, насколько серьезны были причины.
Через час он поймал такси и отправился к Тане. У нее пробыл
не больше получаса, выпил чашку крепкого кофе. В аэропорт Таня отвезла его на
своем стареньком «Москвиче».
– Отель дрянной, внизу наверняка каждый вечер дискотека орет
или вообще публичный дом, – сказала она, целуя его на прощание.
– Пляж далеко, море грязное, – добавил он.
– Но какая тебе разница? – она улыбнулась и быстро
перекрестила его.
Ему и правда не было никакой разницы, потому что летел он
вовсе не в Турцию, а в Западную Сибирь. Он не знал, правильно ли поступает,
сомневался, будет ли толк от этой хлопотной дорогой поездки. Одно он знал
точно: если он прав и едет не напрасно, то вряд ли вернется живым.
Глава 2
Выстрелы прозвучали тихо. Казалось, они должны были
разорваться громом в московской майской ночи. Но никакого грома, просто
несколько сухих хлопков. А потом звон разбитого витринного стекла, визг
магазинной сигнализации и вой милицейской сирены.
Качнувшись, рухнул манекен мужского пола, лысая задумчивая
кукла в спортивном костюме фирмы «Адидас». Ему прострелили гуттаперчевые ноги.
Патрульный «Мерседес» сел на хвост черному джипу. Если бы не
эта патрульная машина, джип непременно притормозил бы. Не хватало контрольного
выстрела. Но милицейский «Мерседес» выскочил из-за поворота, тут же врубилась
сирена, и тормозить уже не стоило.
Джип несся по пустому Ленинградскому проспекту со скоростью
сто двадцать. Старший лейтенант вызвал по рации оперативников и «Скорую» к
магазину «Спорт».
– У нас там что? Труп? – поинтересовался младший лейтенант,
сидевший за рулем.
– Не болтай. Уйдут, – рявкнул на него старший. Джип
действительно уходил. Красиво улетал, как тяжелая квадратная птица. Колеса едва
касались мокрого асфальта трассы. У метро «Сокол» перед постом ГАИ он с визгом
свернул в переулок. Там был сложный перекресток. Дорога расходилась сразу в три
стороны. Когда через полминуты милицейский «Мерседес» свернул следом, переулок
был пуст.
– Черный джип без номерных знаков, – сообщил в переговорное
устройство старший лейтенант, – в салоне трое…
Через пять минут возле разбитой витрины спортивного магазина
остановились две машины. Врач и фельдшер выскочили из микрика «Скорой»,
оперативники из своего микрика. Все устремились к человеку, неподвижно лежащему
на асфальте. Он был засыпан битым стеклом. Врач присел на корточки и тут же
поднялся, оглядел присутствующих и с усмешкой спросил:
– А где труп-то, ребята? Трупа нет никакого. На асфальте
лежал манекен мужского пола в спортивном костюме, выпавший из разбитой витрины.
«Скорая» умчалась. Оперативники, осматривая место
происшествия, обнаружили четыре стреляные гильзы от автомата импортного
производства, свежий окурок сигареты «Честерфилд» и ничего больше, кроме
обычного уличного сора под грудой битого стекла.
* * *
Телефон надрывался уже минут пять. Вероника Сергеевна
протянула руку, нащупала на тумбочке у кровати тренькающий сотовый аппарат.
– Вы знаете, который час? Половина пятого утра. Он спит. Я
понимаю, что из Москвы… – Она хотела нажать кнопку отбоя, но муж вскочил как
ошпаренный, выхватил у нее телефон, бросился вон из комнаты, в темноте
шарахнулся лбом о притолоку.
– Ч-черт… Да. Я. В чем дело?
Ника тяжело вздохнула, отвернулась к стене и тихо
проворчала:
– Совсем с ума сошли. Не могут до утра подождать. Из
соседней комнаты несся хриплый баритон ее мужа. Он не кричал, старался говорить
тише, но по интонации, по легкой одышке она сразу почувствовала, как сильно он
нервничает.
– Что-о? Придурки… Пусть домой к нему дуют. Машину сменить.
Быстро… Твои трудности… Нет… Проблема должна быть решена до инаугурации… Как
хочешь… Все. – Он нажал кнопку отбоя.
Ника села на кровати и зажгла маленькое бра.
– Гришенька, что случилось?
– Все нормально, Ника. Спи, – сказал он, появившись на
пороге спальни. Она заметила, что лицо его стало красным, влажным от пота. На
лбу преступила резкая лиловая вмятина. Завтра будет здоровенная шишка.
– Подожди, надо лед приложить. – Ника встала, накинула
халат, отправилась на кухню.
– Ника, не надо, иди спать, – тусклым, безразличным голосом
произнес Гриша и, тяжело ступая, поплелся за ней, – лед не поможет.
– Гришаня, ну что с тобой? Что за дурацкие ночные звонки?
Почему ты так занервничал? К кому надо «дуть домой», сменив машину?
– Ника, это совершенно неинтересно.
– В Москве без пятнадцати четыре утра. Мне просто жалко
человека, к которому твои ночные хамы сейчас дуют домой, – она улыбнулась и
пожала плечами, – прямо какие-то бандитские страсти.
Он стоял совсем близко. Глаза у него были красные,
воспаленные. Зрачки быстро-быстро двигались, бегали туда-сюда. Она взяла в
ладони его лицо, ласково провела пальцами по небритой влажной щеке, осторожно
прикоснулась губами к ушибленному месту.
– Больно?
– Что? – переспросил он, словно опомнившись. – А, да,
немного.
– Тоже мне, господин губернатор, хозяин края с шишкой на
лбу. – Она открыла морозилку, выбила из ячейки кубик льда. – У тебя завтра с
утра австралийские фермеры, днем митинг на комбинате, вечером американский
сенатор прилетает. И все будут с интересом рассматривать твою шишку, наверняка
найдется репортеришко, который снимет крупным планом, а потом выйдет заметка,
что губернатору Синедольского края кто-то здорово дал по лбу.
– Плевать. Ты мне гримом замажешь.
– Попробую, – кивнула Ника, оборачивая кубик льда носовым
платком. – Гришань, можно, я не поеду встречать сенатора? Как его зовут? Доули?
Даунли?
