Хор двух десятков голосов, мужских, женских, детских,
повторял эти бессмысленные фразы много раз, постепенно слова сливались в
утробное, тяжелое мычание «омм».
Однообразный звук «омм», древний символ пустоты и вечной
смерти, которым еще три тысячи лет назад люди призывали на свои головы самые
страшные, самые злые силы, какие есть во Вселенной. Жуткий магический символ,
таинственный и заманчивый. Добровольное тупое скотское мычание.
Густой, как серная кислота, звук растекался по
комфортабельному, отлично оборудованному спортивному залу крупного
оздоровительного центра. Мычание наполняло легкие, щекотало губы мужчин, женщин
и детей, сидящих ровным кругом, в нем растворялись без остатка все их чувства и
мысли.
Феликс Михайлович Виктюк наблюдал за лицами сквозь
приоткрытую дверь и размышлял о том, что богатырка Магда, бывшая
телохранительница и ученица Шанли, совсем не такая грубая глупая баба, как ему
казалось. Все она делает правильно, и уже через пару недель можно потихоньку
начинать использовать технотронные методики, ультразвук, инфразвук,
сверхвысокочастотное неионизированное излучение. А через полгода будет готова
первая бригада. Пока только экспериментальная, потому что одно дело – трясти
ситом на прииске в тайге под усиленной охраной, и совсем другое – выполнять
тонкую, сложную работу наемного убийцы.
Эти, первые, будут, конечно, одноразовыми. Но уже идет набор
в следующую группу, и нет отбоя от желающих легко, без усилий решить все
неразрешимые проблемы, избавиться от боли душевной и телесной, стать лучше
других, стать избранным, обрести покой и абсолютное счастье, а главное – не
думать. Ни о чем не думать.
Феликс Михайлович тихонько прикрыл дверь, быстро прошел
через красивое фойе оздоровительного центра, приветливо кивнул охраннику в
униформе. Стеклянные двери бесшумно разъехались перед ним.
На улице было тепло. Дождь кончился. Феликс Михайлович сел в
свой скромный «Фольксваген», включил зажигание. Машина тронулась по тихому
зеленому переулку. Виктюк собирался пообедать в своем любимом ресторане
«Прага». Он думал, что сегодня лучше заказать что-то легкое – рыбу, побольше
овощей. Надо следить за весом.
Он не обратил внимания на милицейский «Мерседес», который
неотлучно следовал за ним до Арбатской площади.
– Ну что, товарищ капитан, здесь будем брать? – спросил Ваня
Кашин.
– Пусть уж пообедает в последний раз. Возьмем на выходе, –
ответил капитан Леонтьев.
Эпилог
– Что-то вас много сегодня, – покачал головой врач,
оглядывая трех посетителей, – вы что, хотите все зайти в палату?
– Хотим, – кивнул Егоров и, привычно сунув руку в карман,
вытащил бумажник.
– Ладно вам, – улыбнулся доктор и отстранил протянутую купюру,
– документы к выписке я подготовил. Забирать можете в понедельник.
– А сегодня? – хрипло спросил Егоров.
– Сегодня суббота, мы по выходным не выписываем. Между
прочим, вчера он нянечке стихотворение прочитал. «Колокольчики мой, цветики
лесные». И попросил жареной картошки. А где, спрашивается, мы ей возьмем? У нас
только каша, макароны и пюре.
– А еще? Что еще он говорил? – прошептал Егоров. – Да вы
идите в палату. У него там нянечка сидит, она вам расскажет подробности.
Подождите, вы Виктор Годунов?
– Годунов, – кивнул Никита.
– Слушайте, вы меня, конечно, извините, но я видел ваш
некролог. Газеты писали, будто вы погибли, сгорели при пожаре. Бред какой-то.
Так это вы или не вы?
– Он, – улыбнулась Ника, – можете не сомневаться, он.
Федя спал, свернувшись калачиком, положив руку под щеку.
Лицо его порозовело, волосы отросли, торчали светлым густым «ежиком». Он дышал
спокойно и ровно.
На краю кровати сидела, сгорбившись, больничная нянечка в
байковых рваных тапках, в очках с переломанной и замотанной лейкопластырем
дужкой. Одной рукой она поглаживала Федю по голове, в другой держала маленькую
потрепанную Библию и тихо, полушепотом, читала:
«Идет ветер к югу, и переходит к северу, кружится, кружится
на ходу своем, и возвращается ветер на круги своя. Все реки текут в море, но
море не переполняется; к тому месту, откуда реки текут, они возвращаются, чтобы
опять течь. Все вещи в труде; не может человек пересказать всего; не насытится
око зрением, не наполнится ухо слушанием».
