Ника знала, что у ее мужа есть какие-то серьезные деловые
контакты с издательством «Каскад», в котором печатались книги Никиты. Возможно,
именно поэтому им пришлось встретиться. Хотя дела он вел с коммерческим
директором и главным редактором. При чем здесь писатель Годунов?
Он предпочел принять Никиту на даче во время ее суточного
дежурства в Склифе. Возможно, для делового разговора так было лучше. Но
сказать-то мог. Около девяти вечера она звонила на дачу, и он сообщил, что
сидит один, пьет чай и смотрит новости по ОРТ. А она, между прочим, вовсе не
спрашивала: чем ты, милый, сейчас занимаешься? У нее вообще не было такой
манеры. Так что врать его никто не заставлял, за язык не тянул.
Потом она ждала, что он хотя бы словом обмолвится о встрече
с Ракитиным. Но он упорно молчал об этом.
«Значит, все-таки до сих пор ревнует всерьез», – решила Ника
и вскоре забыла о тайном свидании своего мужа со своим бывшим женихом. Но, как
только узнала о смерти Никиты, вспомнила. И задала Грише простой вопрос: «Когда
ты видел его в последний раз?» Гриша соврал в ответ. Вряд ли из-за
подсознательной ревности. Это второе вранье уже имело какой-то совсем другой
смысл. Вот только какой именно, Ника пока не могла понять.
Еще одним фактом было то, что Никита от кого-то скрывался.
Она не сомневалась, Никита жил у Зинули вовсе не из-за творческого кризиса.
Лучше, чем у себя дома, ему нигде не работалось, и перебраться из своей родной
удобной квартиры в Зинулину конуру он мог только потому, что хотел спрятаться.
От кого? От кредиторов? От какой-нибудь влюбленной обиженной дамы? Ерунда. Он
никогда не брал деньги в долг, даже в тяжелые времена. А что касается дам, то
хватило бы у него ума и мужества разобраться в любых, самых запутанных
отношениях, не удирая из дома.
Перебрав в голове еще несколько вариантов, Ника остановилась
на единственном возможном. Никита прятался у Зинули потому, что ему грозила
реальная ; опасность. Его хотели убить. И он узнал об этом.
Теперь кто-то хочет убедить Нику, будто убил, а вернее,
заказал Никиту ее муж. Но с какой стати? Она ведь не суд, не правоохранительные
органы. Если анониму так важно наказать виновного, обратился бы, в конце
концов, к частному детективу. Почему он настаивает, чтобы разбиралась в этой
криминальной истории Ника? Где логика?
Надо признать, что анониму известно многое из их прошлой
жизни. Он назвал Ракитина «ваш знакомый», но скорее всего прекрасно знает, кем
они были друг другу на самом деле, иначе вряд ли он мог бы рассчитывать на ее
живой интерес к этому мертвому делу. Знает про детскую дружбу с Зинулей, и не
ошибся, выбрав ее в качестве курьера.
«Стало быть, я имею дело с кем-то из старых знакомых? –
спросила себя Ника. – С кем-то, кто был вхож в дом Ракитиных?» Но вспоминать и
перебирать в голове каждого бессмысленно. К Ракитиным приходили десятки людей.
Она вдруг вспомнила, что лицо человека в самолете показалось
ей смутно знакомым. И еще раз стала убеждать себя, что это только померещилось.
Больной, обреченный человек сверлил ей висок долгим злым взглядом просто так,
потому, что она попала в поле зрения. А думал он при этом о чем-то своем. И
почему она решила, что взгляд был таким уж злым, и приняла эту злость на свой
счет? Глубоко запавшие глаза могли выражать что угодно: грусть, боль,
усталость, обреченность. Скорее всего именно это они и выражали. Разве
разглядишь в полумраке салона?
И еще она вспомнила круглые аккуратные шрамы на руке
странной старухи в шляпе и темных очках. Такие же есть у Гриши. Детская дурь.
Несколько мальчиков, учеников закрытой элитарной школы в Синедольске, тушили
окурки об руки. Когда-то Гришин рассказ об этом произвел на нее очень сильное
впечатление. Она представила, какая это дикая боль. А потом ведь был об этом
еще один разговор. Или нет? Гриша много лет назад приводил к Ракитиным
какого-то своего земляка. Кажется, он был военный. Да, учился в военном
училище.
Перед Никой возник далекий, смутный образ высокого человека
в форме. Но какая именно была форма – военная, милицейская, а может, вообще
морская, она вспомнить не могла. Зато отчетливо вдруг припомнила разговор о
шрамах на тыльной стороне кисти, и неприятное Гришино смущение, когда начали
считать эти шрамы. Зачем их считали? Что за глупости?
Она чувствовала, что вспомнить очень важно, но слишком много
лет прошло, к тому же кто-то шел за ней сейчас, продирался сквозь толпу,
скопившуюся у входа на эскалатор, и момент для сосредоточенных воспоминаний был
не лучший.
Ника уже стояла на нижней ступеньке, лестница медленно,
лениво двигалась вверх. Образовался узкий просвет между стоявшими, и Ника
быстро, ловко проскользнула, побежала по лестнице. Тому, кто шел за ней, это
было значительно трудней сделать. Он шире в плечах, у него масса больше, да и
толпа на эскалаторе успела быстро сомкнуться.
– Мужчина, прекратите толкаться! – услышала она громкий
старушечий голос за спиной. – Хоть бы извинился, засранец!
– Молодой человек, ты куда лезешь?
– По ногам, как по бульвару!
Ника, не оглядываясь, мчалась вверх, перепрыгивая через
несколько ступенек. Она знала, что возмущенные крики относятся к человеку,
который пытается ее догнать.
Он никак не мог выбраться из толпы, попал в самую гущу в
середине эскалатора. А она была уже наверху. Больше всего ей хотелось бежать не
оглядываясь. Она чувствовала, что именно сейчас у нее появился шанс уйти от
своего «хвоста», но заставила себя остановиться, потому, что был и другой шанс
– поймать растерянный «хвост» врасплох, разглядеть его лицо.
У выхода торговали оптикой. Ника резко остановилась, взяла с
прилавка первые попавшиеся темные очки, нацепила их на нос и стала внимательно
разглядывать толпу через небольшое наклонное зеркало, закрепленное на палке над
столом. Продавщица засуетилась, тут же предложила на выбор еще штук пять очков.
В зеркале мелькало множество лиц. Ника уже пожалела о своей
шальной выходке. Бежать надо было, вот что. Не для нее эти игры. Никого она не
вычислит в этой толпе.
Она примерила еще одни очки и вдруг в зеркале встретилась
глазами с человеком, которого тут же узнала.
* * *
"Нет, Вероника Сергеевна, все не так просто. Ваш муж не
дурак. Его амбалы не оставляют вас ни на минуту, и будет неприятно, если в
один, прекрасный момент они меня заметят. Интересно, кто первый? Они или вы?
Нехорошо то, что я оставил машину на углу, почти у самого вашего дома. Но вы
помчались так стремительно, я испугался, что потеряю вас.
Вот сейчас вы несколько раз равнодушно скользнули взглядом
по моему лицу. Вы меня не узнали, ничего не поняли, но вам стало не по себе. У
вас плохая память на лица, зато отличная интуиция, вы чувствуете взгляд
моментально, вы затылком ощущаете слежку. Однако дело не только во мне, хотя я
с раннего утра дежурил сегодня у вашего дома, как и вчера, и позавчера. Мне
важно знать, куда вы направляетесь, что намерены предпринять. Мне интересно
наблюдать, как меняется ваше лицо. Вам больно. Вам тревожно. Вы не только
потеряли человека, которого любили с ранней юности. Вы больше не доверяете
своему мужу. Вот это для меня главное. Это, а не ваша боль. Я ведь не злодей,
лично против вас я ничего не имею, просто так сложились обстоятельства…
