— Ну вот и я просто так, — ответила Лизка, только без улыбки.
Разговорить ее не удалось, и Чехлов отстал: в конце концов, любое настроение, и мрачное в том числе, надо уважать — у него ведь тоже бывали провальные дни без всякой причины.
Он отвез ее к дому. Уже стемнело, в квартале старых пятиэтажек фонари горели через четыре на пятый. Лизка показала, как быстрей проехать дворами. Возле обшарпанной подворотни велела остановиться. Чехлов дружески тронул губами ее щеку и поблагодарил за компанию.
Помедлив, она ворчливо проговорила:
— А все-таки, с чего это ты сегодня такой довольный?
— День удачный! — объяснил Чехлов. — Три месяца назад мне один подонок ножку подставил, а сегодня я ему пинка дал. Мелочь, а приятно. Не люблю, чтобы на мне долги висели.
— Понятно, — кивнула Лизка. И вдруг зло спросила: — Послушай, тебе что, никогда не хотелось меня трахнуть?
— Как — трахнуть? — растерялся он.
— Не знаешь, как трахают?
— Конечно, хотелось, — выразил он готовность почти автоматически, еще не совсем улавливая, к чему этот разговор.
— А тогда чего не мычишь, не телишься?
— Да неловко как-то, ни с того ни с сего…
— Вон видишь гаражи? — показала она глазами. — Подгони туда.
Он развернул машину, поставил капотом к крайнему гаражу. Лизка быстро стянула трусики.
— В машине прямо? — Он еще надеялся, что это прикол.
— А тебе «Метрополь» нужен? — выдавила она почти с ненавистью. Она уже стояла на коленках, прогнув спину и упершись лбом в боковое стекло.
Чехлов вдруг почувствовал, что нет необходимости ни в «Метрополе», ни в чем-либо ином. Сама ситуация возбудила мгновенно: две молоденькие девки за день, и обе сами хотят, будто он какой-нибудь Ален Делон.
— Держи резинку, — бросила Лизка и сунула ему в руку презерватив, — мне ни к чему беременность, а тебе триппер… Да не бойся, ничего у меня нет, просто поговорка такая…
Вот и у ночных бабочек появился свой фольклор, подумал Чехлов. Больше мыслей не возникло. Даже тесно в машине не показалось.
Потом Лизка открыла дверцу, не спеша натянула трусики и спросила мрачно:
— Ну — не умер?
— Вроде, живой. А что?
— Скажи честно — на хрена я тебе нужна?
Вопрос прозвучал раздраженно, и он, тоже раздражаясь, ответил в тон:
— А что, обязательна корысть какая? Просто нужна! Ты человек, и я человек. Вот и нужна, как человек.
— Думаешь, трахнуться захотелось? — буркнула Лизка. — Вот уж на что не голодная! Просто надоело мозги дрочить. Клиент не клиент, мужик не мужик… Кто ты мне?
— У меня две дочки, — сказал Чехлов, — и обе старше тебя. Могу я себе позволить просто хорошо к тебе относиться? А как это называется… Ну какая тебе разница? Друг — слыхала такое слово? Можешь считать, что я твой друг. Устраивает?
— Ладно, устраивает, — уже миролюбиво согласилась Елизавета…
Был поздний вечер, время самое калымное, но работать Чехлов не стал, сразу поехал домой. Смотрел на огни за стеклами, для порядка вздыхал и покачивал головой: Россия, мать ее — везде психология. Хотя, с другой стороны, день-то какой! Лет пять, наверное, такого дня не было. А, может, все десять. А, может, вообще, никогда…
Сорок пять лет. А что такое сорок пять лет? Если без ученых советов и без бородки — по сути, молодость. Жить и жить…
Похоже, жена начала о чем-то догадываться — она практически перестала спрашивать о работе. На всякий случай Чехлов решил подстелить соломки: рассказал со смехом, что днем вышла уникальная хохма, какая-то тетка попросила подбросить ее до Гольянова и дала четыре штуки.
— А чего, хорошие деньги, — сказала Анна без особого удивления, — в институте ты столько не зарабатывал.
— Вот и я подумал: стоило ли мучиться с диссертациями, когда такая хлебная профессия в руках? Если Валерка выгонит, пойду в таксисты.
— Я бы сама хоть в уборщицы нанялась, если бы платили, как в Штатах, — вздохнула жена.
В Америке она не была и в уборщицы, Чехлов знал, не наймется — но ведь зачем-то это сказала? И, опять-таки на всякий случай, сформулировал:
— Деньги зарабатывать не стыдно, стыдно их не иметь.
Зарабатывал он по-прежнему неплохо и уже привык, что дома не надо считать каждый рубль, и в кармане всегда шелестит достаточно, и, если проголодался, ни к чему искать глазами булочную — кафешки перестали быть проблемой. Конечно, день на день не приходился, но с пустыми руками домой никогда не возвращался.
Бывали, конечно, и не слишком удачные дни. Как-то болтливая бабенка подрядила ехать на окраину и без торга приняла его цену, но у подъезда попросила подождать три минуты и выскочила, оставив на сиденье пухлый пластиковый пакет. Чехлов прождал полчаса, прежде чем решил заглянуть в пакет — там оказалась пустая коробка, две газеты и почти беззубая щетка для волос. В доме было двадцать два этажа — не станешь же обходить все квартиры. Было не так жалко потерянного времени, как противно чувствовать себя дураком. И на обратном пути клиент попался не сахарный — толстый мужик заплатил, как договаривались, но всю дорогу вел идеологическую работу, вещал, что народ испохабился, каждый тянет в свою нору и пора наводить порядок.
— В России с порядком всегда были проблемы, — сдержанно возразил Чехлов. Обычно он с клиентами не спорил, но злость на хитрую бабенку еще не улеглась.
— При Сталине проблем не было, — сказал малый, — это сейчас все разболталось. Ты вот небось инженером был?
— Кандидат наук, — ответил Чехлов: обычно он деталями биографии не делился, но тут не было настроения врать.
— И русский ведь, так?
— Ну не китаец же.
— А возишь небось одних черножопых.
— Не обязательно, — сказал Чехлов, — ты ведь не черножопый.
— Я — особ статья, — значительно ответил малый и принялся разглагольствовать, что скоро бардаку конец, народ терпеть не станет, и всяких деляг раскулачат так, как раньше им и не снилось: они думают, их власть навек, а они уже все переписаны, все адресочки где надо. На прощанье он оставил Чехлову листовку, где говорилось, что олигархи разворовали всю Россию, что час близок, и предлагалось записываться в Партию народной революции. Внизу указывались два контактных телефона.
— Много записалось? — поинтересовался Чехлов.
— Достаточно, — кивнул малый, — много и не надо. В таких делах главное организация. Если хочешь знать, тысяча человек всю Москву на уши поставят. А еще сто тысяч в процессе набегут.
А чего, подумал Чехлов, если пограбить, так и миллион набежит.
Листовка была с ошибками, но на хорошей бумаге. Чехлов хотел ее выбросить, но потом передумал, сунул в бардачок. Надо будет Чепурному показать — хоть маленький, но, пожалуй, тоже олигарх.
