— Что пьем?
— Да я в принципе…
— Тут выбор вполне приличный. Я так думаю, сперва по рюмашке, а? — И, не дожидаясь ответа, глянул на ближнего охранника. А тот уже резким взмахом руки подозвал официанта.
— Мясца, рыбки?
И опять холодноватость тона погасила приветливость фразы.
Хлопнули по рюмашке, закусили. Чепурной налил по второй.
— Как там наши-то, а?
На сей раз в голосе было любопытство, больше ничего. Естественное любопытство человека, желавшего знать, как сложились дела у бывших сослуживцев.
— Живут, в общем, — осторожно сказал директор, — вас кто конкретно интересует?
— Да все. Люди-то не чужие, кусок жизни. Владимир Яковлевич как?
— Владимир Яковлевич ушел, к сожалению, — вздохнул директор. — Жаль, хороший был специалист.
Чепурной удивился:
— А чего ж отпустили? За таких обеими руками держаться надо.
Он налил по новой.
Директор отозвался совсем уж печально:
— Ситуация заставила. Финансирование практически прекратилось. Ну, в главке и намекнули — такие-то и такие-то кафедры расформировать. А мы что — мы люди подчиненные…
— Жалко, — искренне огорчился Чепурной, — уж если кто тянул, так он. Светило, без оговорок светило. Будь половчей, давно бы стал академиком.
Чехлов слушал молча. Конторские новости его волновали мало, да и природу их он прекрасно понимал. Владимир Яковлевич был ученым высшего класса, он вряд ли пропадет. В крайнем случае, годик-другой почитает лекции в Оксфорде или Сорбонне — уж его-то пригласят. А на главк толстячок грешил зря, у Владимира Яковлевича была та же беда, что и у самого Чехлова — кафедра на первом этаже. Любопытно, что там откроет Маздаев? «Интим» уже есть, видимо, будет массажный кабинет…
Принесли горячее. Чепурной еще порасспрашивал. Официант поставил новый графинчик.
Однако выпить не получилось.
— Так вот о деле, — сказал Чепурной, — контора пишет?
— Ничего другого не остается, — подыграл директор, он пытался понять, что от него хотят.
— Это хорошо, — похвалил Чепурной, — на то и контора, чтобы писать. — Он уставился на толстячка и спросил жестко: — Сколько дает аренда?
Директор вопроса явно ждал:
— Вы имеете в виду — вся аренда?
— Естественно.
— Вот у меня тут документы…
Он торопливо полез в папочку.
— Изложите устно.
— Всего по бумагам тысяча четыреста в месяц. Ну там с мелочью…
— Реально — сколько?
Толстячок быстро и густо краснел. Чепурной ждал.
— Побольше, — пробормотал директор, — побольше.
Чепурной молчал.
— Больше трех, — мучился директор. Уж как ему не хотелось называть цифру!
И опять помогать ему было некому.
— Три семьсот, — выдавил он наконец.
— Я же сказал — реально, — повторил Чепурной. Он и тут не повысил голоса.
На директора было жалко смотреть. Но Чехлов, единственный зритель недоброго спектакля, не чувствовал ничего, кроме злорадства. Клоп. Жирный клоп, раздувшийся от чужой крови. Сколько раз с благодушной улыбочкой уродовал чьи-то судьбы! И ведь кривлялся, актерствовал, кайф ловил…
— Маздаев говорит — пять. То есть ближе к шести…
Чепурной задумчиво покивал:
— Вот это уже теплее. Воровать, конечно, нехорошо — но что делать, все воруют. А вот своих обманывать — это уже некрасиво. Не интеллигентно. Мы что, не свои? Борис Евгеньевич разве не свой? Сколько чаю на ученом совете вместе с ним выпили, а? Он ведь и сам мог свою кафедру сдать. И он бы, между прочим, как честный человек, с вами поделился.
Толстяк беспомощно молчал.
— Ладно, — сказал Чепурной, — сойдемся на шести. Большие деньги! Так вот эти шесть будут все твои. И дели их, как хочешь. А остальные шесть буду делить я. Ясно?
Директор хотел что-то возразить, но звука не получилось.
— Сегодня среда, — продолжал Чепурной, — значит, в следующий вторник к тебе придут… А, собственно, чего мудрить — вот Борис Евгеньевич как раз и придет. Отдашь ему конверт. Плюс триста за доставку. Не так уж и много — ты ему больше должен.
Лицо у толстяка было такое, будто по нему сапогами прошлись. Он даже губами шевельнул — и вновь вышло бессловесно.
— Рад был повидаться, — сказал Чепурной. И кивнул охраннику: — Проводи товарища.
Лента отмоталась в обратную сторону: впереди, сгорбившись, ковылял толстячок с папкой, на шаг сзади — вежливый сопровождающий.
Чепурной повернулся к Чехлову:
— Ну что, поднялось настроение?
— Поднялось, — ответил Чехлов не слишком уверенно.
— С ними только так! — жестко сказал Чепурной. — Запомнишь, какое число, и каждый месяц будешь ходить к нему за деньгами. Триста зеленых не бог весть что, но тоже бабки. Кстати, аренду, считай, отработал. Мне эти копейки — сам понимаешь. Просто повод был повидаться. А теперь и так будем видеться… Ты на тачке или подбросить?
— На тачке.
— Ну, бывай. Покалымь еще, а там видно будет. Главное — хвост бубликом. Прорвемся!
Прощаясь с Чехловым, Чепурной встал и даже приобнял за плечи. Друг? А хрен его знает. Может, и друг. По крайней мере, никто другой не помог — а он вот помог…
Настроение действительно поднялось. Теперь Чехлов никому не завидовал — повода не было. Конечно, у толстяка директора и Маздаева с его иномаркой денег было не в пример больше, зато и проблем больше. Небось страх обоих колотит. За все в жизни приходится платить — теперь и они попали под раздачу. И конца их страхам Чехлов не видел. В милицию пойдут? Так их же, ворюг, и посадят. Да и струсят идти. Те еще мальчики…
В ближайший вторник Чехлов надел прежнюю свою преподавательскую униформу, аккуратно повязал галстук и поехал в институт. По двору и коридорам шел, улыбаясь, ностальгии не чувствовал и встретить знакомых не боялся. Как дела? Да великолепно дела! Работа хорошая, деньги хорошие, коллектив отличный. Что за контора? Да есть одна — совместное предприятие…
Но шли лекции, никто не встретился и вопросов не задал. Что было к лучшему: зачем врать, если можно не врать?
Впрочем, врать пришлось бы лишь частично. Дела действительно шли — может, и не великолепно, но уж точно не плохо. Работа интересная, деньги приличные, теперь, когда от аренды свободен, еще кое-что останется. Разве что коллектива нет… Хотя почему нет? А Наташа с Лизкой чем не коллектив? Коллектив, и отличный. По крайней мере, куда лучше, чем был в этой богадельне, в черной дыре, куда ухнуло столько сил и столько лет. За будущее Чехлов не беспокоился: раз Чепурной сказал: «Прорвемся», — значит, что-то держит в голове. А не держит, тоже не страшно. Авось года два машина еще побегает, а за это время вполне скопит на тачку поновей. А не скопит, тоже не пропадет: в огромной Москве возможностей навалом. Кто хочет работать, будет работать. Кто хочет зарабатывать, будет зарабатывать…
