Вечером жена задала тот же самый вопрос:
— А дальше?
— Надо что-то придумать, — беспомощно ответил Чехлов.
Жена усмехнулась. Она и прежде-то не видела в Чехлове хозяина жизни и опору семьи, но ценила его регулярную зарплату, в два раза превосходившую ее собственную, прочное, казалось, положение, возможную перспективу — ее устраивала жизнь интеллигентной семьи, когда хватало и на еду, и на приличную одежду, и на бутылку вина, если требовалось принять гостя, и даже на отпуск у моря. Жили, как все, не выделяясь, защищенные этой обыденностью. И лишь теперь стало ясно, как хороша, как надежна была эта скромная жизнь.
Но это Чехлову стало ясно. Анна житейскую драму явно восприняла поверхностно. Ну, сложности на службе. В первый раз, что ли? Как-нибудь, да утрясется. В конце концов, до сих пор сложности на собственной службе каждый сам и утрясал…
Время, однако, было ужинать. Они и поужинали жареной картошкой с сардельками, попили чай, посидели у телевизора. Новости в ящике были всякие, но ни одна из них Чехлова даже косвенно не касалась. Наверху дрались за власть, внизу просто дрались, уже привычно было видеть на экране пожилых штатских мужиков с оружием. Свой прогноз на будущее давал экономист, потом астролог, скорей всего оба врали. В принципе Чехлов не был пессимистом, он и сейчас считал, что в такой здоровенной стране, как Россия, когда-нибудь общая жизнь непременно наладится. Но то — общая. Но вот лично Чехлову ни экономист, ни астролог не обещали ничего.
— Суки, — сказала вдруг жена без всякой связи с экраном.
Уже в постели она снова спросила, что дальше. И опять он ответил, что надо что-то придумать. Он, к сожалению, точно знал, что сам ничего не придумает, просто потому, что раньше не приходилось, опыта такого не было. Не в ту сторону мозги вертелись. Дураком Чехлов не был, это точно. Но чтобы придумать, нужны были другие мозги. Совсем другие.
Из всех знакомых такие мозги если и были, то, пожалуй, только у одного человека…
У Чепурного отозвался автоответчик, сперва по-русски, потом по-английски, еще и музычка включилась. Чехлов решил, что дело гиблое. Но неожиданно Чепурной отзвонил тем же вечером. Чего надо бывшему сослуживцу, не спросил, и Чехлов с благодарностью подумал, что Валерка все же человек: вполне мог бы и послать, и просто не откликнуться. Конечно, в былые дни они приятельствовали — но именно приятельствовали, а не дружили, хотя и в преферанс поигрывали вечерами на кафедре, и не одну бутылку случилось споловинить или строить. Но потом вышло не очень гладко, и вина в том была, пожалуй, все же Чехлова. Чепурной домучивал кандидатскую, в науке не блистал, но парень был компанейский и услужливый, такие в любом коллективе нужны. Чехлов относился к нему с симпатией, но сверху вниз. Причина была по нынешним временам смехотворна: у Чехлова в зарубежных журналах напечатали шесть статеек, а у Чепурного ни одной. Кому сейчас нужны эти статьи? Кому были нужны тогда? Но институтское общественное мнение десятилетиями оценивало коллег по иноязычным публикациям, и согласно этой табели о рангах Чехлов относился к Чепурному, как майор к ефрейтору.
Когда пошли новые веяния, Валерка неожиданно бросил институт и ушел в какой-то кооператив по обивке дверей, что узналось случайно и было воспринято с брезгливой жалостью. Просто зарабатывать деньги тогда считалось неприличным, а за обивкой дверей никакая глобальная идея стоять не могла.
Раза три они сталкивались у общих знакомых, однажды даже по старой памяти в картишки сгоняли. Но разговаривали о незначительном, обоим было неловко. Из круга общения Валерка быстро выпал, и вина Чехлова была в том, что не попытался его удержать.
А потом, столь же неожиданно, Чепурной пошел в гору, круто разбогател и стал мелькать среди представителей крепнущего российского бизнеса. Журналисты спрашивали его, как стране выйти из кризиса, и он объяснял. В телевизионном конкурсе подмосковных красавиц он был в жюри, вручал одной из длинноногих девок специальный приз, корейский телевизор, целовал ее в щеку и говорил, что, пока в России рождаются такие красавицы, державе ничего не грозит. Девка таяла от удовольствия, и было ясно, что если она с ним до сих пор не переспала, то в ближайшую же ночь это упущение непременно наверстает.
Строго говоря, никакая черная кошка между Чехловым и Валеркой не пробегала. Но ощущение все равно было довольно паскудное, будто когда-то не по делу нахамил, а теперь приходится идти на поклон.
Впрочем, чего там — он ведь и шел на поклон.
Валерка назначил встречу в ресторане. Чехлова это не напрягло: ресторан так ресторан, платить не ему.
В рестораны Чехлов не заглядывал года три, был уверен, что при нынешних ценах они пустуют, и очень удивился, что у входа была хоть и маленькая, но толчея. Но он заранее получил инструкции, сказал швейцару петушиное слово, и был очень предупредительно препровожден к Валерию Васильевичу в малый зал. Валерка сидел в тихом закутке за колоннами с двумя молодыми мужиками — один был амбал размером с ресторанный холодильник, другой поменьше, поджарый, но с глазами цепкими и беспощадными, как у бультерьера. Пока Чехлов шел к нужному месту, Чепурной шевельнул бровями в сторону, и парни молча переместились за соседний столик.
Поздоровались, поулыбались. Чепурной спросил:
— Что пьем?
— Что прикажешь.
— Цирроз не грозит?
— Пока бог милует.
Официант оказался у столика в тот самый момент, когда понадобился. Умеют, когда хотят.
Выяснилось, что никакая еда в России не пропала, даже бывший дефицит безотказно возник на столе: и икра, и балык, и грибы в сметане, и бараний шашлык пуховой нежности. Вообще, получалось, что сладкая жизнь, считавшаяся вечной привилегией партийной номенклатуры, никуда не девалась, она просто сменила хозяев. Валерка обошелся без тостов, так что и Чехлову пришлось прихлебывать обалденный коньяк буднично, словно и для него это было не событие, а рядовой ужин. Выпив, он осмелел, решил вести себя раскованно, и спросил, кивнув на соседний столик, где двое сидели за бутылкой минералки:
— А ребята твои не обидятся?
— Они на работе, — сказал Чепурной.
— От меня охраняют?
— От тех, что придут после тебя.
— Суровая у тебя жизнь, — шутливо посочувствовал Чехлов, с отвращением к себе услышав, как сквозь легкую иронию прорвалась подобострастная интонация. Проситель, он и есть проситель, и никуда это не спрячешь.
Чепурной спокойно объяснил:
— Здесь ведь тоже свой шаблон. Бизнесмен без охраны, как доктор наук без бородки.
— От моих наук, — сказал Чехлов, — считай, только бородка и осталась.
— Чего так?
— Закрывают кафедру.
Валеркино лицо ничего не выразило, и Чехлов пояснил:
— Помещение понадобилось. Как на грех, первый этаж. Стену пробьют, и получится вход с улицы. То ли магазин откроют, то ли бардак.
