Когда-то Чемоданов, как любой всякий, радовался красивой модной тряпке, хотел на стену коврик, а на пол палас. Ну да жизнь учит. Жить надо так, чтобы никого завидки не брали. Самый счастливый человек — у кого нечего украсть.
Видно, Васька все не знал, как перейти к сути и, не умея повернуть к новой теме, продолжал мусолить старую:
— На двухкомнатную бы сменял.
Чемоданов усмехнулся:
— Это где же найти благодетеля, чтобы из большой поперся в маленькую?
— С доплатой, конечно.
— Так ведь сейчас доплаты-то!
Парень чуть заметно хмыкнул и отвел глаза.
Вот оно что, понял Чемоданов. Молодец, кумекает, все верно: кто на «тойотах» раскатывает, тот и на доплату найдет…
Все было ясно, если что и оставалось, так это выпить еще по чашечке кофе. Чашки были разномастные, в трещинах. Чемоданов вновь дал гостю ту, что поцелей, и вновь Васька глянул на нее с недоумением.
Наконец, парень решился:
— Бать, тут мать говорила…
Пауза.
— Ну? — пожалел Чемоданов.
— Насчет машины-то.
— Ну, ну?
— Так вот как мне — говорить, нет?
— С кем? — не сразу сообразил Чемоданов.
— С хозяином.
— Что за машина?
— «Жигуль» тринадцатый.
— Сколько прошел?
— Вроде восемьдесят.
— Ладно, это неважно, скрутить можно и до двадцати… Года какого?
— Точно не помню… Семьдесят девятого, что ли?
— Гнилой небось?
— Не знаю.
— На яме не смотрел? Ну крылья хотя бы.
— Бать, ну я же ее пока что не видел.
У Чемоданова сломались брови, левая полезла вверх.
— Ну ты купец! А о чем мы тогда толкуем-то?
— Бать, ну чего смотреть, если денег нет? — защищался Васька.
— Берем не глядя?
Малый замолчал, и Чемоданову стало жалко его. Жалкий парень, ни воли, ни хватки. Как жить будет?
Но тут Васька на секунду вскинул глаза, и оказалось, что не все в нем так уж прозрачно. Уж больно взгляд был деловит. Выходило, каждый играл в свою игру: отец старался понять сына, сын оценивал отца. Причем не так уж высоко оценивал. Мать велела попытаться — он и пытался. Выйдет так выйдет, нет так нет.
Если разобраться, иного и ждать не стоило. Взрослый парень, четвертак уже, какой ни есть, а мужик. Свои планы, свой характер. Если имеется характер.
С мужиком, по идее, и разговаривать полагалось как с мужиком.
— Ладно, Василий, — сказал Чемоданов, — давай по делу. Что там за рухлядь тебе всучивают, значения не имеет. Сейчас денег все равно нет, а через год-полтора или «мерседес» этот весь сгниет, или рубли будут другие. Тут ведь что важно? Ну возьмешь металлолом, допустим, так ведь надо еще до ума довести. А это, считай, вторая цена. Или сам сделай, своими двумя. Ты машины когда чинил?
— Помогал приятелю, — уклончиво отозвался Васька.
— Чего делал?
— Ну…
— Отвертку подавал?
Парень снова отвел глаза, лицо поскучнело — пережидал нотацию. Глядя на сына, поскучнел и Чемоданов.
— Вот тебе деловое предложение, — сказал он, — попробую устроить тебя на сервис. Самое перспективное дело. Во-первых, деньги, во-вторых, калым, в-третьих, специальность. Захочешь, по выходным будем вместе подрабатывать, тут варианты есть. Ну а если жестянку освоишь, тогда вообще хозяин жизни.
— А сколько там выходит? — поинтересовался Васька не слишком охотно.
— Постараешься, и семьсот выгонишь.
— Нормально, — сказал сын и зевнул.
Бог ты мой, сколько же крови стоил ему когда-то этот малый! Как ловил его Чемоданов во дворе, караулил в подворотнях, подманивал сквозь оградку детского садика, а потом, позже, ждал у школьных ворот! Дико казалось: как это вдруг он без Васьки, а Васька без него? Мальчишка капризничал, кривился, приходилось подкупать его мороженым, конфетами, мандаринами. Ладно, думалось, вырастет — поймет.
Васька вырос и понял годам к тринадцати, к тому времени Чемоданов развелся еще два раза — отчасти, кстати, потому, что по-прежнему главной своей семьей и жизненной обязанностью видел Ваську. А тут у школьных ворот длинненький подросток проговорил хмуро:
— Ты не приходи пока — мать злится. А к школе вообще не надо. Мы ведь фамилию переписали.
— Как переписали? — не понял Чемоданов.
— Ну, мою. А то все Перфильевы, я один Чемоданов.
— Стоп, — тупо поднял ладонь Чемоданов, — так ты теперь кто?
— Перфильев! — словно бы огрызнулся сын и посмотрел с вызовом.
Тут до Чемоданова дошло:
— А, понятно. Вроде бы и не родственники, да?
— Родственники, но… — Васька помедлил и выкрикнул резко, словно обрывая последнюю между ними нитку: — У тебя же есть своя семья? Ну вот и у меня своя!
Резкость Чемоданова не поразила, мало ли чего говорится в запале — поразил досадливый, а главное, нелюбящий взгляд. Чужие глаза уперлись в него и будто отталкивали.
Тут главным оказалось не сорваться, никак не сорваться, ни в какую сторону, ни в грубость, ни в жалкость, вообще не дать слабину. И Чемоданов не сорвался, не уронил достоинство мужика и отца — вот только странно было, что далось это так легко. Просто спросил иронически:
— Так ты чего, и отца поменял?
— Ничего я не менял. Просто… Ну лучше мне так. Понимаешь?
Опять слова ничего не значили. Значило другое: что говорить с ним сыну неохота. Не то чтобы об этом именно, а вообще — говорить.
Ну что ж, неохота так неохота.
Оба молчали, но не расходились. Что думал в ту минуту сын, было неясно — но это вдруг перестало Чемоданова интересовать. Он смотрел на угрюмо враждебного парня и пытался понять себя. И чего так держусь за этого пацана, вдруг задал себе вопрос Чемоданов. Ну, сын. Ребенок, да. Так ведь есть и другие. Чего именно к этому прилип? Ну не любит. И хрен с ним. Жить, что ли, без него нельзя? Сын — это когда любит, когда вырастет и получится друг, надеяться можно, ни в какой передряге не заложит. А это разве сын? Вон и фамилию сменил, покрасивее выбрал…
— Понятное дело, — сказал Чемоданов, — рыба где глубже, человек где лучше. Валяй. Я же не против. Если что, телефон знаешь…
Телефон парню понадобился года через два, потом еще через годик. Деньги Чемоданов давал. Интересно было, как дальше: проснется в малом совесть или не проснется?
Теперь, можно считать, эксперимент закончен. Не проснулась. Крепко спит.
