— Тут вот мать чего-то… — наконец пробормотал Васька и с облегчением отдал трубку.
— Ген, ну чего, повидаемся, что ли? — сразу заговорила Клавдия. — Надо же решить…
— Чего решить?
— Ну вот и поговорим, чего.
Дальше пошли обычные ее штучки: сегодня занята, завтра с утра тоже, а вот часа в три могла бы вырваться, так что пусть к полчетвертому он подъедет к Кузьминкам… Как будто он ее уговаривал встретиться, да еле уломал.
— Не выйдет, — сказал он деловито, — не смогу. Значит, так. На Маяковке… ну, допустим, в четыре.
Вот так вот. Овес к лошади не ходит…
Опаздывать он не собирался, но троллейбус затерло в двух пробках, и набежало пять минут. Не ахти какое время, но у Клавдии появился повод надуться:
— В своем репертуаре.
Он не ответил — не по делу разговор. Чуть-чуть раздражало, что плотная эта бабенка в толстом пиджаке, делавшем ее еще шире, с большими серьгами и большим кольцом, все пытается навязать ему свой тон и самой манерой разговора словно бы качает права. Пустой номер — какие у нее права? Все ее права остались там, в весьма отдаленном прошлом. А тут у нее никаких прав нет — ни командовать, ни ворчать, ни даже надуть губы. Все, что может — попросить. А уж он подумает, как ответить.
— Чего там у Васьки-то? — поинтересовался Чемоданов, отсекая все антимонии. Встретились поговорить, вот и давай говорить. По делу. Если дело есть.
— Плохо у Васьки! — произнесла она с вызовом, словно бы неурядицы сына укрепляли ее позицию в разговоре.
— А говорил — нормально.
Может, именно так Васька и не говорил, ну да ладно, кто помнит.
— А у него всегда нормально! — Клавдия резко махнула левой кистью, потому что в правой была сумка, нарядная, но большая, как хозяйственная.
Она всю жизнь выбирала массивное: и сапоги толстые, и кофты толстые, и шапка сугробом, и в шубе катилась, как колобок. Отличать хорошее от плохого ей было не дано, вот и брала по весу, чтобы хоть в этом — наверняка.
Как же Чемоданов когда-то любил ее! Как жалел! Какой болью отзывались в нем ее надутые губы! И когда все посыпалось, как же страшился, дурак, не за себя, а за нее да за Ваську, что погибнут, потонут в омутах жизни…
Ладно, обошлось, никто не погиб. И она, вон, цела, и Ваське двадцать… четыре уже, пожалуй.
— Сколько Ваське сейчас, двадцать четыре?
— Мог бы, кстати, и с днем рождения поздравить родного сына.
— Да и он мог бы родного отца. — Втягиваться в перебранку Чемоданов не собирался и вновь спросил с деловитой резкостью: — Так чего у него?
— Безвольный он, — сказала Клавдия, — компания какая-то.
— Какой же парень без компании.
— Ты бы посмотрел на эту компанию! Бездельники одни. Здоровые дураки, сидят во дворе, в подкидного играют. И на Ваську влияют. Последнее время вообще… Хоть раз в неделю, да выпивши. В ту субботу весь подъезд облевал.
— Значит, не втянулся еще, привычки нет.
— Ночевать не приходит.
— Ну и что? Тебе-то чего бояться? Он же не девка.
— С того года три места сменил, нигде не держится.
— А сейчас?
— Что сейчас? — Клавдия раздраженно фыркнула. — Вот не могу его никуда приткнуть. Второй месяц болтается. Не грузчиком же его, все же техникум кончил. А деньги, между прочим, берет.
Парень как парень, подумал Чемоданов, сейчас они все такие. Лучше бы, конечно, был покрепче на задних лапах. Ну да сами хотели. Уж как он старался, а эту стену не прошиб. Объяснял, уговаривал, чуть не на брюхе ползал. Но он был проситель, а жена с тещей хозяева, вот и куражились по-хозяйски. Докуражились. Суки вонючие…
— Ну и чего думаешь делать?
Вопрос прозвучал безразлично, как он и хотел. В свое время сына от него отодрали. А теперь чего ж? Твой сын, ты и думай.
Она сказала в землю:
— Отвлечь надо. Ничем не занят, вот и пьет.
— А чем отвлечь? Надо же, чтобы он чем-то интересовался.
— Да он интересуется, — оживилась Клавдия.
Чем интересуется, она не сказала. Не сказала — он и спрашивать не стал. Это он давно усвоил, помогли: не лезь с советами, пока сильно не попросят.
Они так и стояли на приступках у метро, мешая выходящим, их толкали, а какая-то тетка тяжелой авоськой злобно въехала Клавдии по ногам. Та скривилась от боли. Чемоданову стало жалко ее: хоть и дура, и сука, а все же человек. Он мотнул головой в сторону и пошел не спеша, она заторопилась следом. Рядом, в саду «Аквариум», нашлась лавочка.
— Он машины любит, — сказала Клавдия, — машины, и больше ничего. Целый день возился бы!
— Ну и чего ты предлагаешь? В автосервис устроить?
— В какой еще автосервис? — удивилась Клавдия. — Не пойдет он туда. И не надо. Уж вот где пьянчуги!
— А чего тогда? — громко и грубо спросил Чемоданов, злясь на себя, что все же влез с рекомендацией.
Клавдия молчала, глаза ее косили в сторону — вот уж точно ляпнет что-нибудь несуразное. Этот ее косящий взгляд перед очередной дуростью Чемоданов помнил слишком хорошо.
Так и вышло.
— Свою бы ему купить, — выдавила она наконец и втянула голову, будто ждала, что за умную идею тут же схлопочет по макушке.
— Чего — свою? — переспросил Чемоданов, не уверенный, что понял верно.
— О чем говорим-то? — огрызнулась она. — Не о телеге же! Машину, конечно.
— Ого…
— А чего «ого»? Двадцать четыре парню. У других вон уже в двадцать…
— У тебя что, очередь подходит? — догадался было он.
Но Клавдия снова фыркнула:
— Кто ж меня поставит!
— А тогда где купить?
— Где все.
— На рынке, что ли? Так это сколько же нынче стоит!
Ее слова были до такой степени неразумны, что даже раздражения не вызвали. Ну дура! Втемяшилось в голову — нет, чтобы сперва разузнать, что почем…
Но оказалось, опять не угадал. Клавдия тут же согласилась:
— Жуткие цены! Вон, читала, сколько барыги за «Волгу» дерут. Да и «жигули»… Нет, про новую он даже не мечтает. Ему хоть какую. Тут вот мужчина подержанную продает, «москвича». Двенадцать тысяч всего.
Чемоданов подумал немного.
— Сегодня за двенадцать тысяч… Это, значит, здорово на ней покатались. Небось уж такая штопаная-клепаная…
— Вот и пускай возится, — сказала она, — пускай чинит. Зато на дурь времени не останется.
Чемоданов развел руками:
— Ну раз вы так решили… Если деньги есть…
