— А что холодная? — снова спросила она.
Чемоданов вздохнул и поморщился:
— Опять двадцать пять… Холодная, горячая! Это же твои проблемы. Твои, а не его. Поняла? Молодому мужику что королева красоты, что дырка в заборе — один хрен. Он свой кайф получит! А очкарик зачуханный, тот и разницу не поймет. Сто лет проживете, и всем доволен будет.
Жанна долго собирала смелость на следующий вопрос:
— А что надо, чтобы был доволен?
Чемоданов успокоил:
— Это уже дело техники, выучишься. Все выучиваются. Вот хочешь, приходи раз в неделю, устроим с тобой вечерний университет. Научить всему можно. Вон, медведь в цирке на велосипеде катается, а это небось потрудней.
Кончилось еще одной попыткой. Женщину не добудились, но девушка стала поласковей. Жанна в первый раз решилась пошутить:
— Сойду для зачуханного?
Запомнила, удивился Чемоданов. Он сболтнул, а она запомнила. Подумал, вздохнул и объяснил серьезно и грустно:
— Зачуханные добрей.
Вечером в дежурку завалился Юрка и сказал, что есть халтура, легкая и быстрая, как раз под дочкину свадьбу. Старый клиент просит лобовое стекло для «девятки», а лучше два.
— Ну а мы при чем? — спросил Чемоданов. — Связь какая?
Он, конечно, понимал, что раз Юрка завел разговор, связь есть — но, скорей всего, темная и опасная. А темных дел Чемоданов всегда избегал, темнота себя не окупала. Человек рожден для свободы, а не для тюрьмы. Если подопрет, дело другое. Но пока-то не подперло!
— Надо достать, — развел руками Юрка, хотя и без того было ясно, что, раз стекла просят, а их нет, значит, надо достать.
— По дворам, что ли, мародерничать? — презрительно бросил Чемоданов, и в самой интонации уже прозвучал ответ.
Юрка возмутился и даже обиделся:
— Да ты что, мужик? Я б такое и предлагать не стал. Что мы, ворюги, что ли? Нет, тут дело законное. У нас на старом складе валяются.
— Чьи?
— То-то и оно, что ничьи. Государственные! Какой-нибудь начальничек заначил и забыл, а может, сняли его. Так и валяются.
— А чего до сих пор не сперли?
— Их ящиками задвинули. Я на той неделе крыло для «пятерки» искал, гляжу — лежат, миленькие… Тот мужик давно просил, еще с полгода, да все не было. А тут, оказывается, есть.
— И чего надо делать?
— Вынести. И все. И деньги на бочку.
Можно было кинуть еще пару вопросов — скажем, при чем тут именно Чемоданов и так далее, но он не стал колебать воздух, поскольку ответы и без того были ясны. Самому Юрке тащить не с руки, своя контора, узнают даже со спины. Да и комплекцией пожиже: одно стекло возьмет, а два не осилит. Так что без Чемоданова не обойтись.
— Клиенту-то говорил? Может, ему уже и не надо?
Это он спросил просто так, чтобы цену набить. Лобовик от «девятки» всегда нужен, в крайнем случае, в запас возьмут, сейчас хватают все, что подвернется, чем больше, тем лучше. Было бы стекло, а клиент найдется.
Юрка заверил, что покупателю надо.
— Ну и где у них чего лежит?
Подробности Чемоданову не понравились. Ночь, забор, стенка склада — это не болт в кармане вынести.
— Три куска, — возразил Юрка.
Чемоданов подумал и решил:
— Романтики слишком много, лет на семь потянет. Деньги хорошие, но свобода дороже.
Этот голос узнавать не пришлось, как, впрочем, и манеру разговора. Хоть бы «здравствуй» сказала! Куда там — с первой же фразы претензия:
— Чего не звонишь-то?
— Так ведь и ты не звонишь.
— Мог бы поинтересоваться.
— Так и ты могла бы.
— Сын все-таки, — едко напомнила она.
— Это точно, — согласился Чемоданов, сберегая последний мосток для терпимого разговора.
От Клавдии, первой жены, осталась самая тяжелая, но и самая прочная память. Вот уж кого любил! Вот уж кого боялся потерять! Ну дурак был. И угождал, и упрашивал, и подарки таскал. А всего-то и надо было — чистить дуре морду регулярно и без снисхождения. Сейчас бы вся жизнь другая была. И семья нормальная, и квартира, а не нора, и Васька каким бы мог вырасти! Ладно, проехали. Что могло быть, того, к сожалению, нет, а жизнь, она любая хороша, какая выпала, такая и ладно…
— Васька все спрашивает — чего это отец не звонит? Скучает же парень.
Чего ей надо, уже было ясно. Денег ей надо, вот чего, а то не стала бы и звонить. Год не возникала, а теперь вдруг сынок соскучился. И голос злой, потому что звонить неохота, а приходится. Раньше от такого ее настроения он бы три ночи не спал. Но те времена прошли. Прошли и не вернутся.
— Мог бы и сам объявиться, — ответил Чемоданов.
— Сам, что ли, молодым не был? Стесняется первый.
— Так мы ж вроде не ссорились, чего стесняться-то?
— А кто говорит, что ссорились? — слегка растерялась бывшая жена. — Просто не виделись-то сколько. — И сразу же упрекнула: — Ты бы хоть спросил, как он, что!
Помолчали. Упреки Чемоданов не любил никогда. Но тут уж делать было нечего, пришлось спросить.
— Ну и как он? — спросил Чемоданов.
Ответ не так уж и интересовал. Нормально он. Случись что, тон у самой давней из жен был бы иной. Она, однако, словно ждала этого вопроса:
— Повидаться надо, поговорить. Сложности у него.
— А сам не может рассказать? Где он?
— Да чай пьет.
— Вот и пусть расскажет, а уж там чаем займется.
— Сейчас, — сказала Клавдия неуверенно, — погоди минуту.
Чемоданов стал ждать. В трубке шуршало, потом пошли неясными всплесками голоса, слова не различались, но женский явно одолевал. Уговаривает. А он упирается. Еще бы, кому охота хитрить да врать. Ничего, дожмет. С мозгами дефицит, а вот это всегда умела.
И верно, дожала. В трубке появился мужской голос, низковатый, как и у Чемоданова, только пожиже.
— Привет, бать.
— Привет.
— Как ты там?
— Да вроде нормально. Живой.
— Пропал ты куда-то.
Ваське было явно неловко, но помогать ему Чемоданов не хотел.
— Куда же это я пропал? Вроде никуда не пропадал. Где жил, там и живу, ты адрес знаешь. И телефон тот же.
— Да я вот как раз хотел… — промямлил Васька.
— Раз хотел, так чего ж? Буду рад, — сказал Чемоданов без особой радости. Для радости было много времени, но раньше, только тогда сын не приходил.
Пауза вышла такой тягучей, что самого тянуло ее оборвать. Но — не стал, выдержал. И опять услышал, как зудит в трубке, понукая, женский голос.
