Жанна заступила в ночь и позвонила сразу же, как делала всегда: тихая студенточка из приезжих, еще не отвыкшая слушаться старших и в институте, куда попала с трудом, и в дежурке, где даже на уборщиц глядела как на начальство. Своеволие ей явно было не по карману: мать тянула троих. Жанна, старшая, уже лет с двенадцати подрабатывала по мелочам, да и теперь не ей присылали из дому, а она посылала в дом. Напарник она была уступчивый, всегда готова подменить. Хороший человек.
Однажды выпал момент, когда тоска у них совпала. Чемоданов сразу понял, что девчонка не просто неумела, а ей это вообще ни к чему. Но для верности через месячишко повторил пробу: так и оказалось, не по той части, не для того рождена. Ну и плевать, люди разные, по-разному и живут. Если не зарываться, везения на всех хватит…
Он сходил на рынок, купил мяса, картошки, всякой зелени. Готовить Чемоданов умел, как, впрочем, и стирать, и вообще все по дому: бытовая независимость в любых ситуациях делала уверенней и сильней. В принципе и прибраться мог бы сам, но эта мелкая деятельность была ему не по натуре. И вообще предпочитал, чтобы бабскую работу делали бабы. Тем более сейчас. Дочка жениха приведет — так неужто самому полы вылизывать перед будущим зятем?
Жанна пришла сразу после дежурства, с сумкой учебников. Разулась в передней, порадовала служебными новостишками: в дежурке сменили замок, а Григорий Маркович вычистил и запаял старый чайник. Разговор шел на «ты», но в остальном Жанна дистанцию соблюдала. Когда сели за стол, девчонка чуть не расплакалась — равнодушная столица не часто баловала ее настоящим харчем. Чемоданов и сам малость расчувствовался: хорошего человека и кормить приятно.
После ужина он прилег с газеткой, а Жанна прибрала со стола, переоделась в ванной и взялась за уборку. Чемоданов еще спросил лицемерно, не устала ли — она только помотала головой. И полы мыла, и мебелишку протирала она неспешно, на совесть, без пыльных заплаток по углам.
Чемоданов поглядывал на нее с умилением. В старом коротком халатике, босая — а старается-то как! Есть же хорошие девки. Так вот им и не везет. Нет справедливости!
Ему пришло в голову, что вот Ксюшку, например, хрен заставишь отцу полы вымыть, лучше и не пробовать. Хотя, с другой стороны, на то она и дочка. Где такую дочку найти, чтобы об отце заботилась?
— Повезет кому-то! — сказал он, когда Жанна закончила.
Не ахти была похвала, но ей хватило, аж засветилась. А ведь и вправду кому-то повезет…
— Выручила, — снова похвалил он и объяснил: — У меня ведь событие, дочка замуж собралась. Вот зятька приведет показывать. Приведет — а у меня, как в Париже, все блестит.
Жанна спросила, сколько дочке. Ответил, что семнадцать, глупа еще, вот и лезет в хомут. Поинтересовался, сколько ей — оказалось, двадцать исполнилось, и Чемоданов позавидовал: королевский возраст, как раз учиться да гулять, потом на эти радости времени уже не будет.
Чай она пила в его тапочках. Потом собралась уходить, уже обулась, куртку сняла с вешалки — и замялась, словно задумалась.
— А то оставайся, — предложил Чемоданов, — поздно уже.
Она так же молча сняла туфли и аккуратно примостила их на газетке под вешалкой.
…Потом она неуверенно спросила:
— Ген, а почему я ничего не чувствую?
— Как это — ничего? — неискренне удивился Чемоданов. Он прекрасно видел — ничего, опять ничего. Под ненужными ласками тело ее только сжималось и подрагивало, как от студеного прикосновения, ни на какие зовы не откликалось. Да и особо звать было неловко, девчоночья не по возрасту стыдливость словно бы защитно выставляла робкую ладонь. И чего осталась?
Впрочем, понять было несложно: в очередной раз, уже почти без надежды, проверяла себя. Вопрос ее легко угадывался заранее, Чемоданов заранее уже решил удивиться — вот и удивился.
— Не знаю, — слабо шевельнула она плечом, — ведь другие девчонки чувствуют.
— Что чувствуют? — спросил он, словно терпеливый учитель, готовый мягко вразумить неумелого ученика.
— Не знаю, — снова сказала она, — страсть, наверное.
Чемоданов усмехнулся:
— Страсть… Надо же — страсть!
— Я холодная?
— Да нормальная ты! — отмахнулся он как бы даже с досадой. — Самая нормальная баба. И все у тебя нормально. Просто люди разные: есть такие, есть другие. И все нормальные. — Он говорил негромко, даже лениво, самой бытовой интонацией стараясь втемяшить в нее покойное ощущение обычности. — Понимаешь, ты — как все. Ни лучше, ни хуже. И все у тебя — как у всех. Вот ты пойми: есть, например, светленькие, есть брюнетки, есть рыжие. Кто из них нормальный? Да все. Ну, допустим, ты рыжая — и что?
— Но ты же чего-то чувствуешь, а я нет.
— Сравнила! — возмутился Чемоданов. — Я же мужик. А ты девчонка, молоденькая, красивая. Да с тобой и пень почувствует!
Красивой она не была, знала это и так привыкла жить некрасивой, что даже возражать не стала.
— Со мной не плохо?
— Скажешь тоже!
Он погладил Жанну по щеке — на эту ласку щека отозвалась.
— А говоришь, не чувствуешь, — как бы поймал Чемоданов, — все ты чувствуешь.
И вновь она не ответила на приятные слова.
— А рожать я смогу?
— Да хоть дюжину, — засмеялся Чемоданов.
Он знал, что перебирает, но не боялся перебора. Главное было избавить девчонку от неуверенности, а уж там разберет, где что лишнее. Уж ее-то не занесет. Такие, жестко муштрованные жизнью, знают точную цену и копейке, и слову, и протянутой руке.
— А замуж?
— Что — замуж?
— Ну… стоит или нет?
— А чего ж не стоит, если захочется?
Это он ответил сразу, но потом задумался. Тут уж вопрос был важный, что называется жизненный. И трахнуться, и даже родить дело разовое. А постоянно жить рядом… Хреновое замужество, оно ведь может и хребет сломать.
— Только мужа надо выбирать с умом, — сказал он, — тут не любой годится. Всякому человеку надо свое. А тебе надо, — он весомо потряс пальцем, — чтобы был друг. Прежде всего! Хороший человек. Понимаешь?
— А если ему со мной будет плохо?
Он понял, но сделал вид, что не понял:
— В каком смысле?
— Ну… вот так.
— Почему это ему вдруг будет плохо?
— Я холодная.
— Да ерунда это все! — отмахнулся Чемоданов.
Полежали молча. Он дождался, пока смутное шевеление в мозгу не сложилось в мысль, и лишь тогда сказал уверенно:
— Ты ведь все равно свою бухгалтерию зубришь, так? Вот и зубри, но не дома, а ходи в библиотеку. Ходи и поглядывай. И место выбирай, куда сесть. Тебе знаешь, кто нужен? Вот я тебе примерно опишу, а ты запомни. Очкарик, тощий, умный, растрепанный, и чтоб рубаха грязная. Увидишь такого и садись рядом. Вот он и есть самый твой. Будешь ему потом рубашки стирать.
