— Здорово с тобой, все-таки, — ворчливо признала Вика, — хоть одно в жизни, да умеешь.
Это была ее манера: поворчать, а при случае и вставить гадость.
После чего они сразу же перешли к делу, ради которого Чемоданов ее и вызвонил.
Происходило это рандеву не у него, то есть как раз у него, но не дома, а на работе.
Вот уже довольно много лет по основной своей профессии Чемоданов был сторож, по должности ночной дежурный — так когда-то придумало начальство, чтобы звучало престижней. Чемоданов, однако, за престижем не гнался, он был готов зваться хоть дворником, лишь бы условия те же. Поскольку работенка была — мечта.
Высотка НИИ торчала, как карандаш, весь первый этаж был в решетках, на дверях мощные засовы и на каждом шагу сигнализация — не из-за особой секретности, а потому, что институт как раз и занимался сигнализацией. Сторожить такой объект было одно удовольствие, тем более что тот, кто оснащал здание лет десять назад, слава богу, оказался реалистом: в просторной дежурке помещался не только стол с креслом на колесиках, не только два железных шкафа на случай непредвиденностей, но и цветной телевизор, и, главное, широкий диван, на котором можно было и спать, и не спать. Каждую неделю Чемоданов дежурил ночь или две, по скользящему графику, плюс в выходной целые сутки. Когда нанимался, его порывались сделать бригадиром, но он уклонился: там зарплата была сто сорок, а ему надо было — сто.
— Ксюшка звонила, — сказал он Вике. Это не был вопрос, она и не ответила.
— Сказала, замуж выходит. Вроде не хохмила.
Опять молчание.
Тогда он спросил прямо:
— Ты этого малого знаешь?
— А то! — сказала она.
— Ну и как он тебе?
— Парень как парень. Прохиндей вроде тебя. Ни одной не пропустит.
Чемоданов нахмурился. В принципе качество неплохое, но не для зятя же.
— Лет ему сколько?
— Двадцать три. Или двадцать четыре.
— Отслужил?
— Справку достал, что псих. Тот еще мальчик! Везде вывернется.
— А специальность какая?
— В фотоателье работает, фотографу помогает. Ну и сам иногда…
— Заработок ничего?
— Да ну… Он больше бесплатно, девочек голеньких.
— Да, повезло с зятьком, — усмешкой поощрил Вику Чемоданов. Но она опять замолчала.
Вика была хорошая девка, правдивая, спроси — ответит. Но о чем спросить?
— У них это серьезно? В смысле — женитьба?
— Во вторник заявление подали.
— И чего торопиться? — в недоумении пробормотал Чемоданов. — Пожар, что ли?
— Пожара нет, — холодно возразила Вика, — у нее таблетки французские.
Не сразу поняв, он уставился на нее:
— Таблетки?
Вика посмотрела на него с вызовом:
— А чего ты так удивляешься? Презервативы, что ли, лучше? Да их шинный завод выпускает!
— Ей же семнадцать лет.
Особых иллюзий насчет Ксюшки у Чемоданова не было, нахалка хоть куда, но степень ее осведомленности слегка ошарашила.
Вика пренебрежительно фыркнула и поднялась с дивана.
— А семнадцать что, мало? — сказала она. — Самый возраст. Как раз в семнадцать и скачут из койки в койку.
Чемоданов свел брови, ему не понравилась формулировка. Вика босиком прошла к стулу с одеждой и стала натягивать трусики.
— Ты чего надулся? — спросила она с досадой. — Или думал, она у тебя еще девушка? Та еще девушка! Рот разинет — асфальт видать.
Фраза была ничего, но Чемоданов не засмеялся. Вика застегнула лифчик спереди, потом развернула, как положено, легко насунув чашечки на крепкие груди.
— Ну чего ты? — снова сказала она, но уже сочувственно. — Делов-то! Сейчас жизнь такая.
— Дочка все-таки, — виновато объяснил он.
Вика влезла в джинсы, они плотно обтянули аккуратный задок. Чемоданов тоже стал одеваться. Вика решила его утешить:
— Вообще-то он парень нормальный. Юморной. В компании с ним не стыдно, девки даже завидуют. Прохиндей — это да. А ты сейчас других знаешь? Сам-то какой? Вот и он под каждую юбку лезет.
— И к тебе тоже? — мрачновато пошутил Чемоданов.
Пауза вышла долгая. Лишь потом Вика нехотя отозвалась:
— Я ж говорю, ни одну не пропустит.
Вот тебе раз! Чемоданов даже рот забыл захлопнуть. Ничего себе… Из всех вопросов самым тревожным показался один:
— Ксюшка знает?
Она раздраженно хмыкнула:
— Ха! А кто же их познакомил? Не я, что ли? Да это все мура. У нас с ним и было… так, от нечего делать. А они вроде спелись.
— Ничего себе спелись! Заявление подали…
Вика наконец заметила его огорченное лицо.
— Да не трепи нервы! Делов-то. Вполне нормальный вариант. Я же всех ее мужиков знаю. Другие хуже были.
Утешила…
Чемоданов поставил чайник, но Вика ждать не стала, заторопилась. Надела туфли с железными передками, кооператив под импорт, дружески ткнулась губами в его щеку и убежала. Хорошая девка, правдивая. Только на хрена ее правда? Что с ней делать-то?
В понедельник фраер в плащике заехал за машиной и остался очень доволен блестящими никелями. Он привез две ведомости, и Чемоданов расписался в обеих. Хрен с ним, не посадят же — в нашем-то бардаке! В нашем бардаке сажают, только когда хотят посадить. А этот из начальства, наверняка с начальством же и делится, все повязаны, кто же станет трогать своего…
На вечер у Чемоданова было мероприятие — преферанс. Два дня назад позвонил Степа оговорить время, и сошлись на понедельнике. Место не оговаривали, оно не менялось уже лет пятнадцать. У Левки в мастерской, где же еще.
Если точно, мастерская была не Левкина, а народного художника Картохина, большого человека. Но большой человек жил на даче, там имелась другая мастерская, в эту он почти не заглядывал, и просторным помещением под крышей украшал собственный быт продолжатель рода, что, правда, помешало ему решить разные личные задачи, в том числе и продолжить род: то ли не хотел, то ли не получалось, то ли бабы не рисковали рожать от доброго, но бездельного и пьющего мужика. Но для компании Левка был человек золотой, а для Чемоданова к тому же школьный друг, можно считать, родственник, — после одного из разводов кантовался в этой мастерской чуть не год.
Компания сложилась давненько, просто подобралась четверка тогда еще молодых мужиков, кто больше, кто меньше знакомых, но с равной потребностью отдохнуть душой, расслабиться и восстановиться, хоть на вечер замкнуться от суеты в дружественной и снисходительной мужской компании. Что только с тех пор не происходило — руководящие бедняги в окошке телека то недоуменно шевелили богатыми бровями, то жалко силились растянуть выдох на длинную фразу, дергалась политика, исчезали продукты, росли заработки, валился рубль… А здесь ничего не менялось: все тот же старинный стол с прочной красноватой крышкой, у стены другой, резной, с кофейником, бутербродами и матовыми после холодильника бутылками пива, все та же «сочинка», пятисотка, по ноль-три, и распасовка всегда на висты, и пика — обязаловка, а мизер перебивается девятирной. Традиция, ритуал, пятачок стабильности во всеобщем бедламе.
